Недавно Европейский суд по правам человека рассмотрел жалобу петербуржца Павла Штукатурова и признал незаконными его госпитализации в психиатрическую больницу и признание его недееспособным. Международный суд отметил также многочисленные нарушения прав человека, допускаемые российским законодательством.

В своей жалобе в Европейский суд по правам человека петербуржец Павел Штукатуров указал, что был признан недееспособным и помещен в психиатрическую больницу по заявлению своей матери, что позволило ей завладеть имуществом, полученным им в наследство от бабушки.

3 августа 2004 мать обратилась в Василеостровский районный суд с требованием о признании сына недееспособным. Она утверждала, что он не способен вести самостоятельную жизнь и нуждается в опекуне. Суд признал Павла Штукатурова недееспособным в соответствии со статьей 29 Гражданского кодекса РФ. Статья предусматривает такую меру, если лицо не может понимать значения своих действий или руководить ими. Мать была назначена опекуном и, как опекун по закону, была наделена полномочиями действовать от имени Павла по всем делам.

Ему даже не сообщили об этом суде, и Павел ничего не знал о том, как изменилась его судьба. Только через год он случайно обнаружил копию решения суда, и узнал, что лишен всех гражданских прав и теперь, как недееспособное лицо, не имеет права работать, жениться, вступать в организации, самостоятельно путешествовать, продавать или приобретать недвижимость. Павел связался с юристом Центра по защите прав лиц с проблемами психического здоровья. 2-го ноября 2005 года они встретились для обсуждения дела и написания жалобы. Во время беседы юрист понял, что обратившийся к нему человек полностью способен понимать сложные юридические вопросы.

Но через день, 4-го ноября мать Павла отправила его в психиатрический стационар. Юрист просил разрешения встретиться со своим клиентом, но ему было отказано. С декабря 2005 года Павлу были запрещены любые контакты с внешним миром. Все время, пока он был в больнице, его принуждали принимать сильнодействующие психотропные препараты. В течение года множество раз Павел просил администрацию психиатрического стационара, органы опеки и попечительства, комитет здравоохранения и районного прокурора об освобождении его из психбольницы, но безуспешно.

Попытки его юриста также были безуспешны. В обжаловании решения суда ему было отказано на том основании, что Павел Штукатуров недееспособен и может обжаловать решение только через своего опекуна, то есть, мать, которая возражала и против его освобождения, и против обжалования решения. Оставалась одна возможность изменить ситуацию: обратиться с жалобой в Европейский суд по правам человека.

6 марта 2006 года Европейский суд указал Российским властям на то, что Павлу Штукатурову и его юристу должны быть созданы условия для встречи и подготовки дела в суд. Однако власти Российской Федерации отказались выполнить это требование, сославшись на то, что российское законодательство не рассматривает эти меры как обязательные. Российские власти также указали, что не могут действовать без согласия матери Штукатурова, так как его юрист не может рассматриваться как законный представитель.

16 мая 2006 года Павел был освобожден из психбольницы, однако мать вновь поместила его туда в 2007 году.

В своем решении по этому делу Европейский суд по правам человека пришел к выводу, что решение Василеостровского районного суда Санкт – Петербурга от 28 декабря 2004 года, основанное только на письменных документах, было необоснованным и нарушало принцип гласности, гарантированный статьей 6.1 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Более того, заявитель не имел возможности обжаловать решение, поскольку его жалоба была отклонена без рассмотрения ее по существу.

Также суд пришел к выводу, что Василеостровский районный суд нарушил статью 6.1, не обеспечив заявителю гарантий справедливого судебного разбирательства.

Суд отметил, что вмешательство в частную жизнь заявителя было очень серьезным: оно сделало его полностью зависимым от официально назначенного опекуна почти во всех сферах жизни. И это вмешательство не могло быть обжаловано или отменено иначе, как по заявлению опекуна, которая была против любых попыток принимать такие меры. Кроме того, дело рассматривалось в судебном процессе, в котором Штукатуров был лишен необходимых процессуальных гарантий. Судьи Европейского суда были поражены тем, что дело, решающее судьбу человека, рассматривалось всего в течение 10 минут.

Суд пришел к выводу, что вмешательство в частную жизнь заявителя было непропорциональным преследуемой цели — защищать его интересы и здоровье, и представляло собой нарушение статьи 8 Европейской Конвенции, что госпитализация в период с 4 ноября 2005 года и 15 мая 2006 года была незаконной, в нарушение п. «е» части 1 статьи 5 (право на свободу и личную неприкосновенность). Павел Штукатуров не имел возможности требовать судебного рассмотрения вопроса его госпитализации, что является нарушением статьи 5.4.

Суд был поражен отказом российских властей выполнить неотложные меры, определенные российскому правительству в соответствии с правилом 39 Процедуры Суда. И хотя Павел Штукатуров наконец был освобожден, встретился с юристом и продолжил ведение дела в Суде, это никак не было связано с выполнением Россией мер по Правилу 39. Суд отметил, что российские власти также нарушили свое обязательство по статье 34 Конвенции — не препятствовать реализации права на подачу индивидуальной жалобы.

Международный суд обратил внимание на то, что российское законодательство делает различие только между полной дееспособностью и полной недееспособностью лиц с психическими заболеваниями. Вариантов для пограничных ситуаций в нем не предусмотрено. Суд сослался на Рекомендации Комитета Министров Совета Европы, установившего ряд принципов правовой защиты лиц с психическими заболеваниями, в которых он рекомендовал, чтобы законодательство было более гибким и отвечало каждой конкретной ситуации.

Дело Павла Штукатурова – далеко не единственное в практике российских судов. Нередко ничего не подозревающих людей втайне от них лишают дееспособности и назначают опекунами тех, кто позарился на их имущество. Для этого не нужно вступать в сговор с судьями и давать взятки – само законодательство позволяет совершиться несправедливости. К сожалению, наше российское законодательство очень несовершенно и оставляет большое поле деятельности для различного рода махинаций с целью признать человека недееспособным вовсе не для того, чтобы защищать его права, а чтобы получить доступ к его имуществу. После того, как решение суда вступает в законную силу, человек, признанный недееспособным, автоматически лишается большинства процессуальных прав, предоставленных ему, как стороне в гражданском процессе, и может обжаловать решение суда в кассационной инстанции только через своего опекуна. А если опекун действует не в его интересах, а преследует свои корыстные цели, такой человек оказывается в законодательном вакууме и не имеет возможности защищать свои права. У него остается призрачная возможность обратиться в прокуратуру, чтобы она обжаловала решение суда, однако прокуратура, как правило, тоже отказывается вступать в диалог с недееспособным лицом и требует общения через опекуна. В последнее время наметилась нехорошая тенденция не уведомлять человека, в отношении которого подано заявление о признании его недееспособным, о предстоящем суде. Очень часто людей лишают дееспособности заочно, и они даже не знают об этом. Поэтому они лишены возможности оспаривать аргументы заявления и представлять доказательства своей дееспособности. Ничего не зная о вынесенном решении, они пропускают срок на его кассационное обжалование, в результате чего решение вступает в законную силу.

Суд, вынося решение, руководствуется только доводами заявителя, претендующего на роль опекуна, и данными судебно — психиатрической экспертизы, о действительных целях которой также не всегда сообщается подэкспертному. Судами стал напрямую нарушаться конституционный принцип равноправия и состязательности сторон в судебном процессе, а также ряд положений Гражданского процессуального кодекса РФ, касающихся правил уведомления о судебном разбирательстве, права предъявлять доказательства, заявлять ходатайства, знакомиться с материалами дела и т.д. Это возможно потому, что наше Законодательство не устанавливает жесткого требования, чтобы человек, в отношении которого подано заявление о признании его недееспособным, обязательно участвовал в судебном разбирательстве, был вызван в суд. Закон позволяет суду получить заключение о невозможности участия гражданина в судебном разбирательстве в связи с его психическим заболеванием и рассмотреть заявление без его участия. Получается, что с людьми, признанными недееспособными, в нашем государстве можно делать все что угодно, хотя задумывалась эта мера с целью защитить интересы лиц с неустойчивой психикой.

ПОНРАВИЛАСЬ СТАТЬЯ —

ПОДЕЛИТЕСЬ С ДРУЗЬЯМИ!

Вас также может заинтересовать:

Российское общество по изучению кактусов и других суккулентных растений представляет выставку

Защита прав граждан, страдающих психическими расстройствами

«Маленькие» лукавства или как относится государство к своим пенсионерам

Армения: преодоление прошлого

Разжигая в людях ненависть, китайская компартия уничтожает саму себя

ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
ПЕРВАЯ СЕКЦИЯ
ДЕЛО «ШТУКАТУРОВ (SHTUKATUROV)
ПРОТИВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ»
(Жалоба N 44009/05)
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
(справедливая компенсация)
(Страсбург, 4 марта 2010 года)
———————————
Перевод на русский язык Николаева Г.А.
По делу «Штукатуров против Российской Федерации» Европейский Суд по правам человека (Первая Секция), заседая Палатой в составе:
Христоса Розакиса, Председателя Палаты,
Нины Ваич,
Анатолия Ковлера,
Элизабет Штейнер,
Ханлара Гаджиева,
Джорджио Малинверни,
Георга Николау, судей,
а также при участии Серена Нильсена, Секретаря Секции Суда,
заседая за закрытыми дверями 9 февраля 2010 г.,
вынес в указанный день следующее Постановление:
Процедура
1. Дело было инициировано жалобой N 48195/06, поданной против Российской Федерации в Европейский Суд по правам человека (далее — Европейский Суд) в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее — Конвенция) гражданином Российской Федерации Павлом Владимировичем Штукатуровым (далее — заявитель) 10 декабря 2005 г. Заявитель утверждал, что лишением его дееспособности в связи с его психиатрическими проблемами национальные суды нарушили его права, предусмотренные статьями 6 и 8 Конвенции. Он также утверждал, что его содержание в психиатрической больнице нарушило требования статей 3 и 5 Конвенции.
2. Постановлением от 27 марта 2008 г. (далее — основное постановление) Европейский Суд единогласно установил, что имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции (право на справедливое судебное разбирательство) Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод в отношении разбирательства, в результате которого заявитель был лишен дееспособности; нарушение статьи 8 Конвенции (право на уважение личной и семейной жизни) в связи с полным лишением заявителя дееспособности; нарушение пункта 1 статьи 5 Конвенции (право на свободу и безопасность) в связи с содержанием заявителя в психиатрической больнице; нарушение пункта 4 статьи 5 Конвенции в связи с невозможностью освобождения заявителя из больницы; а также несоблюдение властями Российской Федерации их обязательств, вытекающих из статьи 34 Конвенции (право на обращение в Европейский Суд), что воспрепятствовало доступу заявителя к Европейскому Суду (см. Постановление Европейского Суда от 27 марта 2008 г. по делу «Штукатуров против Российской Федерации» (Shtukaturov v. Russia), жалоба N 44009/05 ).
———————————
Опубликовано в «Бюллетене Европейского Суда по правам человека» N 2/2009.
3. В соответствии со статьей 41 Конвенции заявитель требовал справедливой компенсации в отношении морального вреда.
4. Поскольку вопрос о применении статьи 41 Конвенции не был готов для разрешения, Европейский Суд не рассматривал его и предложил властям Российской Федерации и заявителю представить в течение трех месяцев с даты вступления Постановления в силу, в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции, свои письменные объяснения по данному вопросу и, в частности, уведомить Европейский Суд о соглашении сторон, которое может быть достигнуто (там же, § 154 и пункт 9 резолютивной части).
5. Заявитель и власти Российской Федерации представили объяснения. 7 апреля 2009 г. Палата, в соответствии с подпунктом «а» пункта 2 правила 54 Регламента Суда, предложила сторонам представить сведения о текущем состоянии дела. К 22 мая 2009 г. обе стороны представили сведения, запрошенные Палатой.
6. В своих объяснениях от 6 мая 2009 г. власти Российской Федерации уведомили Европейский Суд, что 27 апреля 2009 г. Василеостровский районный суд г. Санкт-Петербурга по требованию государственного органа опеки и после новой экспертизы психического состояния заявителя признал его полностью дееспособным.
7. Заявитель в своих объяснениях от 22 мая 2009 г. подтвердил эту информацию. Он также уведомил Европейский Суд, что 12 мая 2009 г. решение Василеостровского районного суда г. Санкт-Петербурга от 27 апреля 2009 г. стало окончательным и вступило в законную силу.
8. Кроме того, заявитель уведомил Европейский Суд, что 27 февраля 2009 г. Конституционный Суд Российской Федерации рассмотрел по существу его жалобу в порядке конституционного судопроизводства и признал не соответствующими Конституции положения статьи 284 Гражданского процессуального кодекса, которые допускали рассмотрение дела об установлении недееспособности в отсутствие заявителя. Конституционный Суд также признал неконституционными части статей 52, 135 и 379 Гражданского процессуального кодекса, поскольку они лишали заявителя возможности обжалования решения суда первой инстанции о признании недееспособности. Он также признал неконституционными положения статьи 28 Закона о психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании, которые позволили госпитализировать заявителя в психиатрическую больницу на неопределенный срок в отсутствие судебной проверки. Заявитель представил копию постановления Конституционного Суда.
Право
9. Статья 41 Конвенции предусматривает:
«Если Европейский Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Европейский Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне».
I. Ущерб
A. Требования заявителя
10. В своих недатированных требованиях справедливой компенсации заявитель требовал 25 000 евро в отношении морального вреда. Он утверждал, что претерпел особо серьезное вмешательство в его личную жизнь и личную свободу. В результате полного лишения дееспособности у него были отняты почти все существенные гражданские права, что вызвало у него ощущение беспокойства, уязвимости и беспомощности. Кроме того, все эффективные национальные правовые способы стали для него недоступны, что свело его к положению нечеловека в глазах закона. Все важные решения относительно жизни заявителя относились на усмотрение его опекуна, с которым он имел нестабильные и часто враждебные отношения и который часто действовал демонстративно против желаний и интересов заявителя. Одним из особенно серьезных последствий лишения заявителя дееспособности являлось его незаконное длительное содержание в психиатрической больнице (с 4 ноября 2005 г. по 16 мая 2006 г.), где он был лишен любых гарантий, обычно сопутствующих недобровольной госпитализации. Заявитель также подчеркнул, что администрация больницы препятствовала его встречам с его представителем и иным образом мешала его контактам с Европейским Судом. Такое отношение властей обострило его ощущения беспокойства, неопределенности и уязвимости. Заявитель также ссылался на компенсации, присужденные Европейским Судом в аналогичных делах (см., например, Постановление Европейского Суда от 3 октября 2006 г. по делу «Гайчи против Венгрии» (Gajcsi v. Hungary), жалоба N 34503/03, § 28 — 30, и Постановление Европейского Суда от 8 ноября 2005 г. по делу «H.F. против Словакии» (H.F. v. Slovakia), жалоба N 54797/00, § 50 — 52). Заявитель просил Европейский Суд при присуждении компенсации принять во внимание совокупные последствия нарушений, установленных в основном постановлении.
11. В своих дополнительных объяснениях заявитель утверждал, что отмена первоначального решения о недееспособности в 2009 году не являлась для него адекватным средством правовой защиты, поскольку он уже претерпел нарушения своих прав в связи со своим статусом недееспособного, и отсутствовали эффективные средства правовой защиты, доступные ему в соответствии с российским законодательством, которые позволили бы ему получить компенсацию за его страдания.
B. Объяснения властей Российской Федерации
12. Власти Российской Федерации характеризовали эти требования как полностью неразумные и чрезмерные. Со ссылкой на дело «Ракевич против Российской Федерации» (Rakevich v. Russia) (Постановление от 28 октября 2003 г., жалоба N 58973/00 ), в котором Европейский Суд установил нарушение пунктов 1 и 4 статьи 5 Конвенции при аналогичных обстоятельствах, власти Российской Федерации утверждали, что справедливая компенсация морального вреда в настоящем деле не должна превышать 3 000 евро.
———————————
Опубликовано в «Бюллетене Европейского Суда по правам человека» N 2/2004.
C. Заключение Европейского Суда
13. Европейский Суд напоминает, что сумма компенсации морального вреда оценивается с целью предоставления «возмещения за беспокойство, неудобство и неопределенность, вызванные нарушением» (см., например, Постановление Европейского Суда от 13 ноября 2007 г. по делу «Рамази и другие против Албании» (Ramadhi and Others v. Albania), жалоба N 38222/02, § 9).
14. Европейский Суд также напоминает, что постановление, которым установлено нарушение, налагает на государство-ответчика правовое обязательство устранить нарушение и возместить его последствия таким образом, чтобы восстановить, насколько это возможно, положение, существовавшее до нарушения. Договаривающиеся Стороны, являющиеся сторонами по делу, в принципе, свободны в выборе средств, с помощью которых соблюдается постановление, в котором Европейский Суд установил нарушение. Это усмотрение в отношении способа исполнения постановления отражает свободу выбора, сопутствующую первичному обязательству Договаривающихся Сторон согласно Конвенции обеспечить права и свободы, определенные в Конвенции (статья 1). Если характер нарушения допускает полное восстановление положения, существовавшего до нарушения, государство-ответчик обязано осуществить его. Если, с другой стороны, национальное законодательство не допускает — или допускает только частично — исправление последствий нарушения, статья 41 Конвенции позволяет Европейскому Суду предоставить потерпевшей стороне такое удовлетворение, которое представляется уместным (см. Постановление Европейского Суда от 31 октября 1995 г. по делу «Папамихалопулос и другие против Греции» (Papamichalopoulos and Others v. Greece) (статья 50), § 34, Series A, N 330-B).
15. Обращаясь к настоящему делу, Европейский Суд отмечает, что после принятия основного постановления ситуация заявителя изменилась. Во-первых, 27 февраля 2009 г. Конституционный Суд России признал неконституционными некоторые положения Закона о психиатрической помощи и Гражданского процессуального кодекса, примененные в деле заявителя. Для целей статьи 41 Конвенции Европейскому Суду не требуется подробно анализировать постановление Конституционного Суда России и его соответствие собственной позиции Европейского Суда по делу. Существенное значение имеет то, что постановление Конституционного Суда должно было обеспечить заявителю определенную степень морального удовлетворения, которое Европейскому Суду следует принять во внимание при разрешении вопроса о компенсации в соответствии со статьей 41 Конвенции.
16. Кроме того, в мае 2009 г., после разбирательства в Василеостровском районном суде г. Санкт-Петербурга дееспособность заявителя была восстановлена. Это разбирательство не было возбуждено во исполнение основного постановления Европейского Суда или даже постановления Конституционного Суда России. Дело было возбуждено в районном суде государственным органом опеки с учетом улучшения психического состояния заявителя. Кроме того, решение от 27 апреля 2009 г., восстановившее дееспособность заявителя, не ставило под сомнение действительность первоначального решения того же суда (от 28 декабря 2004 г.), в соответствии с которым заявитель был признан недееспособным. Тем не менее основное практическое следствие последнего разбирательства заключается в том, что дееспособность заявителя в настоящее время полностью восстановлена. Европейский Суд не может игнорировать этот факт и его положительное воздействие для заявителя.
17. При всем вышеизложенном Европейский Суд отмечает, что ни одно из этих решений не устранило прошлых недостатков, существовавших в течение четырех лет. В этот период государство продолжало нарушать самые основные права заявителя. Таким образом, как указал Европейский Суд в основном постановлении, заявитель был «лишен способности действовать независимо почти во всех сферах жизни» (§ 83). Он был незаконно заключен в больницу более чем на шесть месяцев, без учета последующих периодов заключения. Наконец, страдания заявителя, несомненно, усугублялись уклонением государства от уважения его прав, определенных статьей 6 Конвенции, и вмешательством властей в его право на обращение в Европейский Суд в соответствии со статьей 34 Конвенции.
18. Европейский Суд принимает во внимание совокупный эффект нарушений прав заявителя, их длительность и тот факт, что заявитель, страдавший от психического заболевания, был в особенно уязвимом положении. Оценивая эти обстоятельства на справедливой основе в соответствии со статьей 41 Конвенции, Европейский Суд присуждает заявителю 25 000 евро в качестве компенсации морального вреда.
II. Судебные расходы и издержки
19. Заявитель не требовал возмещения судебных расходов и издержек, понесенных в судах страны и в Европейском Суде. Соответственно, Европейский Суд не присуждает ему каких-либо сумм по данному основанию.
III. Процентная ставка при просрочке платежей
20. Европейский Суд полагает, что процентная ставка при просрочке платежей должна определяться исходя из предельной кредитной ставки Европейского центрального банка плюс три процента.
НА ОСНОВАНИИ ИЗЛОЖЕННОГО СУД ЕДИНОГЛАСНО:
постановил:
(a) что государство-ответчик обязано в течение трех месяцев со дня вступления настоящего Постановления в силу, в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции, выплатить заявителю 25 000 евро (двадцать пять тысяч евро) в качестве компенсации морального вреда, подлежащие переводу в рубли по курсу, который будет установлен на день выплаты, а также любые налоги, начисляемые на указанную сумму;
(b) что с даты истечения указанного трехмесячного срока и до момента выплаты на эти суммы должны начисляться простые проценты, размер которых определяется предельной кредитной ставкой Европейского центрального банка, действующей в период неуплаты, плюс три процента.
Совершено на английском языке, уведомление о Постановлении направлено в письменном виде 4 марта 2010 г., в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента Суда.
Председатель Палаты Суда
Х.РОЗАКИС
Секретарь Секции Суда
С.НИЛЬСЕН

Признать человека недееспособным без его ведома нельзя. Сегодня такое решение принял Конституционный суд. Раньше процедура могла пройти заочно. И это давало возможность для злоупотреблений, а иногда и мошенничества.

Репортаж Михаил Акинченко.

Этого решения Конституционного суда Павел Штукатуров добивался почти четыре года. Весной 2005 он совершенно случайно узнал, что, оказывается, больше не имеет права распоряжаться собственной жизнью и имуществом.

Павел Штукатуров: «Полез в хранилище документов, которое у меня находилось по месту прописки, чтобы достать свое пенсионное свидетельство и другие документы и нашел это заключение».

Это было решение районного суда, по которому молодого человека признавали юридически недееспособным. Позже выяснилось: заявление в суд и медицинскую справку принесла его собственная мать. Этого оказалось достаточно. Самого Павла на процесс никто не пригласил, а когда он узнал о решении, протестовать уже было поздно.

Павел Штукатуров: «Районный суд ответил, что мы тебя уже лишили прав и поэтому не примем от тебя заявление».

Вскоре молодого человека насильно отправили лечиться в психиатрическую клинику. Но когда после больницы пришел в свою квартиру, которая досталась ему от деда, то встретил там совершенно неизвестных людей. Как оказалось, его жилье уже сдавали в аренду. Кроме того, его не брали на работу и он не мог пойти учиться. Павел подавал в суды всех инстанций и везде заявления отказывались принимать, потому что не было согласия матери, назначенной опекуном. На помощь пришли юристы из правозащитных организаций, они обратились в Конституционный суд.

Роман Черный, врач-психиатр, правозащитник: «Даже во времена инквизиционного процесса каждый человек, которого обвиняли в колдовстве, ведьмачестве, имел право быть допрошенным лично и общаться лично с инквизитором. В данном случае мы имеем худшую ситуацию».

Вместе с Павлом заявления подали еще двое, оказавшихся в аналогичной ситуации. В итоге, все жалобы признаны полностью обоснованными.

Валерий Зорькин, председатель Конституционного суда РФ: «Дела граждан Гудковой, Штукатурова, Яшиной подлежат пересмотру в судах в обычном порядке с учетом настоящего постановления».

Адвокаты пострадавших заявили, что такой полной и безоговорочной победы они не ожидали.

Виктор Грозовский, адвокат Ю.К.Гудковой: «Все, о чем мы говорили, все, о чем мы просили, включая изменения законодательства — все Конституционный суд принял во внимание. Решение Конституционного суда восстанавливает справедливость».

Отныне заочно лишить дееспособности можно, только если больной угрожает жизни и здоровью окружающих. Недееспособного человека нельзя лечить принудительно без решения суда, и он может самостоятельно обращаться в правоохранительные органы без согласия опекуна.

Постановление Конституционного суда считается окончательным, обжалованию не подлежит и уже вступило в законную силу. Оно не требует дополнительного пересмотра других российских законов, и пострадавшие уже сегодня могут обращаться в суд и добиваться восстановления своих прав.

Исходя из изложенного и руководствуясь статьей 68, частями первой и второй статьи 71, статьями 72, 75, 79 и 100 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», Конституционный Суд Российской Федерации
постановил:
1. Признать положение части первой статьи 284 ГПК Российской Федерации, предусматривающее, что гражданин, в отношении которого рассматривается дело о признании его недееспособным, должен быть вызван в судебное заседание, если это возможно по состоянию его здоровья, не соответствующим Конституции Российской Федерации, ее статьям 19 (части 1 и 2), 45 (часть 2), 46 (часть 1), 55 (часть 3), 60 и 123 (часть 3), в той мере, в какой данное положение — по смыслу, придаваемому ему сложившейся правоприменительной практикой, — позволяет суду принимать решение о признании гражданина недееспособным на основе одного лишь заключения судебно-психиатрической экспертизы, без предоставления гражданину, если его присутствие в судебном заседании не создает опасности для его жизни либо здоровья или для жизни либо здоровья окружающих, возможности изложить суду свою позицию лично либо через выбранных им самим представителей.
2. Признать взаимосвязанные положения части пятой статьи 37, части первой статьи 52, пункта 3 части первой статьи 135, части первой статьи 284 и пункта 2 части первой статьи 3791 ГПК Российской Федерации не соответствующими Конституции Российской Федерации, ее статьям 19 (части 1 и 2), 45 (часть 2), 46 (часть 1), 55 (часть 3), 60 и 123 (часть 3), в той мере, в какой эти положения — по смыслу, придаваемому им сложившейся правоприменительной практикой в системе действующего правового регулирования кассационного и надзорного производства, — не позволяют гражданину, признанному судом недееспособным, обжаловать решение суда в кассационном и надзорном порядке в случаях, когда суд первой инстанции не предоставил этому гражданину возможность изложить свою позицию лично либо через выбранных им представителей, при том что его присутствие в судебном заседании не было признано опасным для его жизни либо здоровья или для жизни либо здоровья окружающих.
3. Признать положение части четвертой статьи 28 Закона Российской Федерации «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании», согласно которому лицо, признанное в установленном законом порядке недееспособным, помещается в психиатрический стационар по просьбе или с согласия его законного представителя, не соответствующим Конституции Российской Федерации, ее статьям 19 (части 1 и 2), 22 (часть 1), 46 (части 1 и 2) и 55 (часть 3), в той мере, в какой данное положение предполагает помещение недееспособного лица в психиатрический стационар без судебного решения, принимаемого по результатам проверки обоснованности госпитализации в недобровольном порядке.
4. Дела граждан Гудковой Юлии Кимовны, Штукатурова Павла Владимировича и Яшиной Марии Афанасьевны подлежат пересмотру судами в обычном порядке с учетом настоящего Постановления.
5. Прекратить производство по делу в части, касающейся проверки конституционности абзаца третьего статьи 222 и части второй статьи 286 ГПК Российской Федерации.
6. Настоящее Постановление окончательно, не подлежит обжалованию, вступает в силу немедленно после провозглашения, действует непосредственно и не требует подтверждения другими органами и должностными лицами.
7. Согласно статье 78 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» настоящее Постановление подлежит незамедлительному опубликованию в «Российской газете» и «Собрании законодательства Российской Федерации». Постановление должно быть опубликовано также в «Вестнике Конституционного Суда Российской Федерации».
Конституционный Суд Российской Федерации

Вера Шенгелия, «Вокруг света» 23 августа 2012 Общество Комментарии ()

ВЕРА ШЕНГЕЛИЯ о том, чем грозят российские законы людям с ментальной инвалидностью

«Проживающего А. отпустили со мной погулять по территории больнички. На выданных казенных ботинках и куртке краской крупно написан номер отделения. Это совершенно все равно: территория больницы — почти свобода, там можно гулять в любую сторону, спокойно курить, играть в снежки или пить плохой кофе в местном кафе, сильно напоминающем советскую столовую».

Надя Пелепец сделала эту запись в своем ЖЖ 28 февраля этого года. «Проживающий А.» — это Андрей Дружинин, ее возлюбленный. «Больничка» — это Московская психиатрическая клиническая больница № 1 имени Н.А. Алексеева, больше известная как «Кащенко». Именно здесь, в большом больничном парке, я знакомлюсь с Андреем. Он сидит на лавочке, закинув ногу на ногу, — 30-летний крупный парень, высокий, с прямой спиной. Рядом с ним сидит Надя, улыбается, гладит его по руке.

Я иду в больницу к Андрею прямо от Хамовнического суда, где в тот день выносят приговор Pussy Riot, и, когда там начинают винтить, говорю в шутку: «Мне нельзя в тюрьму, мне нужно в Кащенко». Судя по тому, как смеются самые разные люди вокруг меня — журналисты, полиция, какие-то старушки, — аналогия считывается всеми и безошибочно.

Пересказываю шутку Андрею и Наде. Андрей смотрит в одну точку, реагирует еле заметной улыбкой. Надя говорит: «Что вы, по сравнению с интернатом здесь рай и настоящая свобода».

С 2009 года Андрей живет в психоневрологическом интернате № 25, поэтому в своих постах Надя и называет его «проживающим» — так официально именуются обитатели интерната. В больницу имени Алексеева Андрей попадает время от времени по решению консилиума врачей из интерната.

«Я хочу выйти из интерната и хочу вернуть себе свои права», — говорит Андрей. Видно, что ему это не очень просто, но тем не менее, когда он это говорит, он старается посмотреть мне в глаза.

Когда Андрей был ребенком, ему диагностировали аутизм. Андрей жил с мамой и бабушкой, которые сделали все, чтобы научить его жить нормальной жизнью среди людей. Он учился в хорошей школе «Ковчег», ходил на занятия в Институт коррекционной педагогики, на уроки музыки. Даже смог работать в реабилитационном центре для детей с инвалидностью. Иными словам, они сделали практически невозможное и уж точно все что могли. Когда Андрей вырос, его диагноз стал называться «шизофрения»: в России взрослым аутизм не диагностируют.

Несколько лет назад мама Андрея умерла, он остался жить с бабушкой. Тогда в его жизни появилась тетя Надежда Анатольевна. Несколько раз Андрей попадал в психиатрическую больницу, потом был отправлен на экспертизу в институт Сербского, потом тетя подготовила документы для суда о лишении дееспособности. Как она говорит, по просьбе бабушки, которая тогда еще была жива. На основании экспертизы из Сербского суд лишил Андрея дееспособности, и тетя устроила его в интернат.

Сопротивляться Андрей не стал, ему очень тяжело идти на конфликт, говорит Надя.

***

На форумах поддержки людей с ментальной инвалидностью лишение дееспособности называют гражданской смертью. Жизнь в интернате по этой логике можно считать погребением.

Психоневрологический интернат № 25 в Москве на хорошем счету. На самых разных форумах и сайтах — отзывы благодарных родственников. На сайте самого интерната — фотографии двух зданий, соединенных переходом, дворика для прогулок, интерьеров. Везде чисто, яркие цвета, кожаные кресла и диваны, фотообои, покрывала и занавески в тон, горшки с цветами. Есть фото огромной столовой с высокими потолками, под ним подпись: «Во время завтрака, обеда и ужина проживающих интерната обслуживают официанты. В жилых корпусах организованы буфеты для питания маломобильных проживающих». Есть еще фотографии ванны в персиковых тонах, идеально чистых розовых раковин, спортивного зала с современными тренажерами.

Тетя Надежда Анатольевна говорит про ПНИ № 25: «У всех отношение к интернату неправильное — это не камера хранения, там хорошие условия. Я работаю по соседству в детской психиатрической больнице и знаю, что условия исключительные. Андрей жил в двухместной палате, еженедельно с ним занимался музыкальный работник, он выступал на концертах. Три раза был в санатории. Два раза в месяц их вывозят из стен интерната — где они только не были! У него же снижены мотивации — ему бы лежать и торчать в интернете».

На фотографии внутреннего дворика — не на той, что на сайте, а на той, которую сделала Надя Пелепец, — видно, что бетонный забор с цветным орнаментом заканчивается колючей проволокой. Подъем в семь — обязательный для всех. Дверь в отделение металлическая, она всегда заперта. В двухместном номере помещаются две кровати и две тумбочки между ними. Есть холл с телевизором. «К ним приходит психолог, приносит пазлы и контуры для раскрашивания, кто-то этим занимается, но вы же понимаете, что Андрюхе это все мимо кассы. Психолог возмущалась, что Андрюха, мол, ничего не хочет. Меня это очень тогда удивило. Разве это не ее профессиональная задача — придумать что-нибудь, чтобы ему стало интересно?» — говорит Надя. Еще Надя рассказывает, что выходить во дворик — погулять или покурить — можно только в сопровождении персонала. То же самое с актовым залом, в котором пианино.

Вот еще из Надиного дневника: «Явившись туда на этой неделе, я обнаружила, что мы с проживающим А. не можем просто так выйти покурить. Для этого мне пришлось подписать следующий документ: я, такая-то, прошу отпустить проживающего 2-го отделения такого-то на прогулку по территории интерната и обязуюсь сопроводить его обратно в отделение. Дата, подпись».

Когда Андрей вырос, его диагноз стал называться «шизофрения»: в России взрослым аутизм не диагностируют.

«В интернате неприятно, что все за тебя решают. Когда вставать, когда гулять, когда есть. И, главное, какие принимать лекарства», — говорит Андрей.

«Я хочу, чтобы в безопасности находилась его жизнь. Когда он жил дома, лекарства, которые ему выписывали в диспансере, он не принимал, они потом оказывались распиханы по всей квартире» — это Надежда Анатольевна.

Я дозваниваюсь до нового директора интерната Владимира Чепкасова. Он отказывается говорить без специальной санкции министерства, говорит, что я могу отправить запрос, а потом он даст интервью. Но я успеваю спросить про прогулки и актовый зал. «Это все неправда. Выходить в специально обустроенный дворик можно сколько угодно. Под присмотром персонала. А в актовом зале ремонт».

Я спрашиваю и у директора интерната, и у тети Андрея — будут ли они содействовать восстановлению дееспособности. Оба они отвечают в том смысле, что просто так в такие заведения не попадают и дееспособности не лишаются. Если человек оказался в интернате, значит, так для него лучше и безопаснее. Владимир Чепкасов при этом честно говорит, что с Андреем даже не знаком.

***

Еще полтора года назад на этом месте можно было бы поставить точку. Из мертвых обычно не воскресают. Но недавно многое изменилось.

В 2004 году Павел Штукатуров, молодой человек из Санкт-Петербурга, случайно нашел дома документ, в котором говорилось, что решением суда Павел лишен дееспособности. Так началось дело, отчасти изменившее российское законодательство, — дело «Штукатуров против России».

Павлу Штукатурову было 20 лет, когда его дед умер и оставил ему в наследство квартиру. Еще раньше Штукатурову был поставлен диагноз «шизофрения». Мать Павла заочно в районном суде лишила молодого человека дееспособности и была назначена его опекуном. После чего его поместили в психиатрическую больницу, где он провел семь месяцев. Обжаловать решение районного суда Павел не мог — лишенный гражданских прав, он не мог обращаться в суд без помощи своего опекуна, который, понятно, совсем не собирался выступать в интересах Павла. Штукатурову чудом удалось выйти на Психиатрический правозащитный центр (Mental Disability Advocacy Center), который и помог ему подать жалобу в Европейский суд по правам человека и, позже, в Конституционный суд России. В марте 2008 года Европейский суд постановил, что права Павла Штукатурова были нарушены во всех эпизодах этой истории — и когда Павла заочно лишали дееспособности, и когда без его согласия и без дополнительной экспертизы, а только по решению опекуна помещали в психиатрическую больницу, и когда, позже, он не мог оспорить решение суда. Штукатуров вышел из психиатрической больницы, ЕСПЧ присудил ему 25 000 евро на возмещение морального ущерба, а в 2009 году он прошел повторную экспертизу и был признан полностью дееспособным.

Самое главное в этой истории — все, что случилось со Штукатуровым, случилось с ним не потому, что его мать, врачи и районный суд нарушали закон, а потому, что они действовали в рамках закона. Именно поэтому ЕСПЧ, а позже Комитет министров Совета Европы выступили с заявлением, что они «ожидают информацию о дополнительных мерах для приведения российской законодательной базы, регулирующей недееспособность взрослых и их удержание в медицинских учреждениях, в соответствие с требованиями Конвенции». Иными словами, нужно было поменять российские законы.

Я звоню Линю Нгуену, юристу из общественной организации «Перспектива». В этой организации уже 15 лет занимаются проблемами людей с инвалидностью, в том числе и вопросами о восстановлении дееспособности. «Законы отчасти действительно изменили, теперь заявление о восстановлении дееспособности могут подавать сами недееспособные, без помощи опекунов. Наверное, поэтому в последние год-два таких дел стало больше. Мы сейчас помогаем как раз такому человеку, который самостоятельно хочет восстановить дееспособность, но практика еще не сложилась, это новая норма, как все это будет решаться в судах — пока неизвестно. Могу только сказать, что чисто практически самостоятельно участвовать в таком процессе сложно».

Надя Пелепец говорит про это гораздо резче — практически невозможно. «Это касается самых элементарных вещей. Например, заявление в суд должно быть написано ручкой, а ручка в нашем интернате запрещена — острый предмет. Нужно где-то взять конверт, чтобы отправить заявление по почте, потому что самостоятельно поехать в суд человек в интернате не может — его не выпустят за ворота, нужно еще и как-то отправить этот конверт, нужно узнать адрес суда. Как все это сделать, находясь в интернате? Не факт, что руководство интерната пойдет навстречу и станет помогать, чаще оно принимает сторону опекуна или родственников».

Вот год назад Надя пишет в дневнике о том, что вышло из их с Андреем попытки отправить заявление о восстановлении дееспособности.

«Узнав, что проживающий А. сам подал в суд о восстановлении дееспособности, администрация психоневрологического интерната N решила подстраховаться. Директор собрал консилиум из практически всех психиатров интерната. Сначала они судили-рядили сами, а потом привели проживающего А. и задавали ему вопросы. Долго, много и со вкусом. Про его детство, юность, планы на будущее и пр., и др., и так, и эдак, и такие вопросы, которые вы постеснялись бы задавать. Директор и медики психоневрологического интерната N — не постеснялись.

Постановили — интернат не видит оснований, чтобы пытаться восстановить дееспособность этого проживающего».

Если Надины намерения чисты, почему она затеяла все это — общественные организации, пресса; у нас есть государство, и все прописано, делала бы все по закону, говорит тетя.

***

Тут самое время немного рассказать, откуда в жизни Андрея Дружинина появилась Надя Пелепец.

Надя работает с детьми-аутистами в центре «Наш солнечный мир». В том самом центре, где работал Андрей до того, как он в первый раз попал в психиатрическую больницу. Надя видела Андрея еще в «Солнечном мире», и позже, когда одна из коллег Нади, которая обычно навещала Андрея, не смогла к нему поехать, Надя согласилась к нему съездить. Так она стала приходить к нему сначала в больницу, а потом и в интернат. Тогда еще Надя была замужем, жила со своим мужем в двухкомнатной квартире и вместе с ним воспитывала сына.

«Сначала я приходила ненадолго — приносила что-нибудь, немного с ним болтала, хотя о чем нам было болтать, я даже вопрос «Как дела?” не могла задать, понимала его неуместность».

Потом Надя поняла, что влюбилась, развелась с мужем, сняла квартиру, забрала ребенка и стала жить отдельно. «У нас с бывшим мужем прекрасные отношения, и вообще-то не было необходимости съезжать — мы могли прекрасно жить в разных комнатах. Но я хотела вытаскивать Андрея, хотела оформлять опекунство, а в ту квартиру забрать его мне бы не разрешили».

Тогда Надя еще думала, что можно будет как-то договориться с руководством интерната или с тетей Андрея, думала, что удастся оформить опеку, забирать Андрея на прогулки или в гости, но очень быстро стало понятно, что нужно ввязывать в большую войну.

«Если человек оказался в интернате, значит, так для него лучше и безопаснее».

Тетя Андрея говорит, что Надя «сама состоит на учете» и поэтому никогда не сможет ухаживать за Андреем — «у нее та же самая маниакальная форма — я вижу это по наблюдениям за ней». Откуда у нее такая информация, тетя не говорит — «это мои секреты». К слову, на сайте Независимой психиатрической ассоциации в самом заметном месте и огромными буквами написано: «Психиатрический «учет” отменен в начале 90-х годов. Консультации и лечение у психиатра — предмет медицинской тайны». Так что я не спрашиваю у Нади, правда ли это. Что бы это могло изменить?

Надежда Анатольевна считает, что все Надины усилия направлены на то, чтобы заполучить трехкомнатную квартиру Андрея, оставшуюся после смерти бабушки и мамы. Надя говорит, что квартира теперь принадлежит сыну Надежды Анатольевны. Надежда Анатольевна это подтверждает и говорит, что так решила бабушка Андрея.

Надя сделала публичными все свои записи в ЖЖ, дала интервью «Московскому комсомольцу», обратилась за помощью сначала в Независимую психиатрическую ассоциацию, а потом в Центр лечебной педагогики.

Андрея обследовали два независимых эксперта, дав свои заключения о том, что Андрей понимает смысл своих действий, и Надя с Андреем подали заявление о восстановлении дееспособности в суд. Восстановят ли Андрея в правах, зависит от психиатрической экспертизы, которую скорее всего на этот раз он будет проходить в больнице имени Алексеева.

Про экспертизу я спрашиваю председателя правления Центра лечебной педагогики Романа Дименштейна.

«У Андрея, как у многих людей с аутизмом, есть вот какая особенность. То, какое он производит впечатление, то, как он себя ведет, очень зависит от человека, с которым он общается. Он очень чувствителен к тому, что его окружает. Если человек к нему расположен, настроен на спокойное, дружелюбное общение, то и ответная реакция будет такой же. Если с ним общается человек, который настроен вывести на чистую воду, реакция может быть совершенно другой — он может растеряться, замкнуться, не отвечать на вопросы».

Я спрашиваю Андрея, помнит ли он ту экспертизу в институте Сербского, после которой его и лишили дееспособности, спрашиваю, какие вопросы там задавали. Андрей вообще производит впечатление человека очень застенчивого и спокойного. Ему всегда нужно время, чтобы дать ответ на вопрос, а тут он замолкает совсем надолго.

«Я волновался, когда была эта экспертиза, это же как экзамен сдавать, — наконец говорит Андрей, — я нервничал и думал о том, как правильно ответить. Спрашивали что-то простое — как я собираюсь жить, понимаю ли, почему оказался в психиатрической больнице. Я не очень хорошо помню».

В специальном отчете, который после дела Штукатурова подготовил Mental Disability Advocacy Center, чтобы помочь России привести свое законодательство в той части, где оно касается людей с психическими расстройствами, в соответствие с европейскими нормами, есть целый раздел, посвященный психиатрическим экспертизам. Там сказано вот что:

«Хотя статья 283 Гражданского процессуального кодекса требует проведения психиатрическими экспертами обязательной оценки дееспособности, параметры такой экспертной оценки (например, какие и в какой степени детальные вопросы необходимо задать) не указаны. На практике экспертные заключения зачастую только повторяют правовую формулу, используемую в Гражданском кодексе, а именно: «…не понимает значения своих действий и не в состоянии их контролировать”».

Кроме того, в этом документе не раз сказано, что если человек страдает психическим расстройством, это не означает, что он «потерял способность делать сознательный выбор и реализовать дееспособность».

На этом месте обнаруживается еще одна огромная дыра российского законодательства. Сейчас оно устроено таким образом, что подразумевает всего две формы гражданских прав человека с психическим расстройством — полную дееспособность или полную недееспособность. То есть получается, что человек либо есть, либо его нет. Варианта, при котором человек существует, но при этом не все решения принимает самостоятельно, не предусмотрено.

Роман Дименштейн говорит, что юристы ЦЛП подготовили готовый работоспособный проект — как ввести в обиход понятие ограниченной дееспособности: «Если мы хотим защитить, а не дискриминировать человека, если мы боимся, что он станет жертвой мошенников, которые могут воспользоваться его состоянием, мы можем считать его ограниченно дееспособным».

Человек может вступать в брак, разводиться и пользоваться другими гражданскими правами, а в сложных сделках — например, имущественных — ему будет помогать опекун. Опекун, не свалившийся с неба, а выбранный с одобрения человека, чьи интересы этот опекун собирается представлять. Опекун, который будет принимать решения с согласия своего подопечного.

Два месяца назад Конституционный суд России рассмотрел дело петербурженки Ирины Деловой. Ирина больше 20 лет живет в психоневрологическом интернате и всегда сама распоряжалась своей пенсией. Но в 2010 году интернат лишил ее дееспособности, и, таким образом, она потеряла право делать что-либо со своими собственными деньгами. Позже независимая экспертиза признала, что Ирина понимает смысл своих действий и может участвовать в несложных бытовых сделках. То есть может быть ограниченно дееспособной. Такой формы нет, поэтому суд признал существующее положение дел несоответствующим Конституции. К январю следующего года в законодательство должны быть внесены изменения.

Мы прощаемся с Андреем и Надей где-то около шести вечера, через полчаса Pussy Riot оставят в тюрьме на два года. Андрей говорит мне на прощание: «Из той, мирной жизни — я хотел бы встретить закат. Здесь после шести на улицу не выходят».