Боярская вотчина – это средневековая разновидность русского феодального земельного владения с правами полной частной собственности. Достоянием боярина были: земля, строения и инвентарь. Землевладелец также обладал правами на зависимых крестьян.

Термин «вотчина» — как наследная собственность от отца, в X – XII веках имел три разновидности:

1. Княжеская вотчина, она появилась в X веке, наследовалась по старшинству и не делилась.
2. Боярская вотчина – впервые упоминается в летописях XI веком.
3. Монастырская вотчина – возникла почти одновременно с боярской.

Боярин-вотчинник имел обширные права распорядителя своей вотчинной собственности. Он мог:

• передать вотчину по наследству (отписать монастырю);
• совершать со своей вотчиной операции обмена;
• совершать куплю-продажу вотчины.

Взамен он должен был служить князю. В период XIII — XV веков боярская вотчина была доминирующей формой землевладения Руси. Вотчинное хозяйство боярина, зачастую жившего в столице, близ своего князя, представляло собой целый хозяйственный комплекс:

1. Населенные холопами и зависимыми крестьянами деревни.
2. Пахотные земли и сенокосные луга.
3. Рыбные ловли.
4. Бортные леса.
5. Сады и огороды.
6. Охотничьи угодья и др.

Центр вотчины занимал боярский двор с жилыми хоромами и хозяйственными службами (кладовые, амбары, погреба, медуши, поварни, скотные дворы, кузницы, гумно, ток и т.п.). Вокруг центральной усадьбы селились: огнищане, слуги и ремесленники.

Нередко, боярская вотчина состояла из нескольких владений. Они были разбросаны на большом удалении и не имели тесной экономической связи друг с другом. Во времена феодальной раздробленности вотчинники имели право творить суд и, даже выстраивать ленные отношения в своих владениях. Владетельным боярам могли подчиняться несколько дворян (детей боярских). На условиях обязательной службы они получали от господина земельные владения с крестьянами.

Но во второй половине XIV века великокняжеская власть значительно усилилась с началом процесса централизации в Северо-Восточной Руси. Государственно-политические ограничения Ивана III и Ивана IV в первую очередь коснулись княжеских вотчин. Их было запрещено продавать менять, дарить передавать в приданое. Наследовать вотчину могли только сыновья, а если таковых не было, как и завещания, то княжеская вотчина уходила в казну.

Боярские вотчины тоже ущемлялись в правах, но в основном из необходимости побуждения большего интереса к государственной и военной службе собственников. К XV веку происхождение большинства вотчин было обусловлено обязательной службой. Это сделало боярские вотчины основной формой землевладения в то время. Но тогда же государство начало широко вводить поместную систему землевладения, как противоположность боярской вотчине.

До начала XVIII века, процесс ограничения в порядке распоряжения боярскими вотчинами шел одновременно со встречным движением – расширением правовой базы для поместий. Шаг за шагом владельцы боярских вотчин обязывались отправлять служебные обязанности наравне с дворянами-помещиками. Окончательное слияние вотчины и поместья в один вид – «имение», произошло при Петре I.

У этого термина существуют и другие значения, см. Вотчина (Кировская область). Грамота Петра Великого канцлеру Головкину на вотчину.

Во́тчина — земельное владение, принадлежащее феодалу потомственно (от слова «отец») с правом продажи, залога, дарения. Вотчина составляла комплекс, состоящий из земельной собственности (земли, построек и инвентаря) и прав на зависимых крестьян. Синонимы вотчины — аллод, бокленд.

Во времена Киевской Руси вотчина являлась одной из форм феодальной земельной собственности. Владелец вотчины имел право передать её по наследству (отсюда и происхождение названия от древнерусского слова «отчина», то есть отцовская собственность), продать, обменять или, например, поделить между родственниками. Вотчины как явление возникли в процессе формирования частной феодальной собственности на землю. Как правило, их собственниками в IX—XI веках были князья, а также княжеские дружинники и земские бояре — наследники прежней родоплеменной верхушки. После принятия христианства сформировалось и церковное вотчинное землевладение, собственниками которого являлись представители церковной иерархии (митрополиты, епископы) и большие монастыри.

Существовали различные категории вотчины: родовые, купленные, дарованные князем или другими, что частично влияло на возможность собственников свободно распоряжаться вотчиной. Так, владение родовыми вотчинами ограничивалось государством и родственниками. Собственник такой вотчины был обязан служить тому князю, на землях которого она находилась, а без согласия членов своего рода вотчинник не мог её продать или обменять. В случае нарушения таких условий собственника лишали вотчины. Данный факт свидетельствует о том, что в эпоху Киевской Руси владение вотчиной не было ещё приравнено к праву безусловной собственности на неё.

В период раздробленности Киевской державы вотчина стала основной формой феодального землевладения, роль которой постоянно возрастала за счёт новых княжеских пожалований, захвата общинных земель, покупки, обмена и т. п. Данный факт привёл также к значительному возрастанию влияния собственников вотчин на политическую жизнь русских княжеств.

Владения знатных бояр обычно складывались из нескольких вотчин, которые достаточно часто находились в разных местах государства и не создавали единого хозяйственного организма. В отношении к населению вотчины их собственники пользовались рядом прав и привилегий в сфере судопроизводства, сбора податей и прочего. В больших вотчинах формировался собственный административно-хозяйственный аппарат, который занимался организацией их повседневной жизнедеятельности.

В период распада Руси вотчинами также назывались отдельные удельные княжества (княжеские столы — престолы), которые унаследовались князем от его отца. На Любечском съезде 1097 года была предпринята неудавшаяся попытка на основе принципа вотчины («каждо да держит отчину свою») приостановить княжеские междоусобицы.

После того, как значительная часть западных русских земель попала под власть Литвы и Польши, вотчинное землевладение на этих территориях не только сохранилось, но и существенно возросло. Большинство вотчин стало принадлежать представителям древних малорусских княжеских и боярских родов. Одновременно Великие князья Литовские и польские короли даровали земли «в отчину», «на вечность» литовским, польским и русским феодалам. Особенно активным этот процесс стал после 1590 года, когда сейм Речи Посполитой наделил короля правом раздавать так называемые «пустыни» за Белой Церковью. Это были земли с малорусским населением, на которых затем сформировалось вотчинное по своей сути землевладение магнатских родов Вишневецких, Потоцких, Конецпольских и других. Крупное землевладение на территории современной Украины было практически ликвидировано в ходе национально-освободительной войны под предводительством Богдана Хмельницкого в 1648—1657 годах. Однако затем крупное землевладение было возобновлено на Правобережье, которое осталось под властью Речи Посполитой по итогам войны 1654—1667 годов. На Левобережье во второй половине XVII столетия шёл постепенный процесс формирования землевладения украинской козацкой старшины.

В XIV—XV веках вотчины были основной формой землевладения и в Северо-Восточной Руси, где шёл активный процесс формирования Московского княжества и затем государства. Однако в связи с возрастанием противоречий между центральной великокняжеской властью и сепаратистскими устремлениями бояр-вотчинников права последних начали существенно ограничиваться (например, было отменено право свободного отъезда от одного князя к другому, ограничено право суда феодала в вотчинах и прочее). Центральная власть начала опираться на дворянство, которое пользовалось землевладением согласно поместному праву. Особенно активным был процесс ограничения вотчин в XVI столетии. Тогда были значительно ограничены вотчинные права бояр (законы 1551 года и 1562 года), а во время опричнины большое количество вотчин было ликвидировано, а их собственники казнены. В конце XVI столетия в России основной формой землевладения были уже не вотчины, а поместья. В XVII столетии продолжился процесс юридического сближения вотчины с поместьем, который завершился изданием Петром I 23 марта 1714 года указа о единонаследии. С тех пор понятие Вотчина иногда употреблялось в России в XVIII—XIX веках для обозначения дворянской земельной собственности.

С VIII—IX веков вотчина является господствующей формой землевладения в большинстве стран Западной Европы. В процессе формирования вотчины создавался аппарат принуждения (суд, администрация и так далее). Крестьяне сохраняли свою общинную организацию (община, коммуна, альменда), что наряду с обязательным потомственным характером владения отличало вотчину от бенефиция, манора и поместья.

«Вотчина господ баронов Строгановых» (в северо-восточном углу карты), 1745 г

Вотчина различалась по экономической структуре (в зависимости от роли домена, типа феодальных повинностей крестьян), по величине, по социальной принадлежности вотчинников (светские, в том числе королевские, церковные).

В России Уложение о службе 1556 года фактически приравняло вотчину к поместью («служба по отечеству»), затем формально и окончательно — Указ о единонаследии 1714 года, объединивший вотчину и поместье в единое понятие имение.

См. также

• Поместная система
• Барщина

В Викисловаре есть статья «вотчина»

Еще сложнее обстоит дело с обстоятельствами и самим временем возникновения боярского землевладения. Четверть века назад выдающийся знаток этой проблемы откровенно признал: «Трудно сказать, когда появляется на Руси боярское феодальное землевладение. Этот вопрос пока еще не разрешен историками из-за недостатка источников».1 Остается он нерешенным и в настоящее время, потому что за минувшие после написания процитированных слов годы круг необходимых для этого письменных источников практически не расширился (за исключением находок берестяных грамот в Новгороде, которые мало могут помочь в данном случае), а нарастание источников археологических практически не смогло изменить научные взгляды на время возникновения и особенности развития землевладения бояр.

Археологи расходятся во мнении по поводу времени рождения боярского землевладения на Руси. Еще в конце 1940-х гг. Б.А. Рыбаков в классическом труде «Древности Чернигова» решительно утверждал, что к началу X в. по крайней мере в Черниговской земле вассалитет без земельных пожалований князей дружинникам и боярам отошел в прошлое,2 следовательно, подобные пожалования в X в. уже имели место. Напротив, через десять с лишним лет после этого В.В. Седов утверждает, что время возникновения феодальных укрепленных усадеб как центров земельных имений приходится на конец XI — начало XII в.3

Подобное расхождение в определении времени возникновения боярского землевладения нельзя объяснить лишь неравномерностью развития процессов феодализации на огромном пространстве Восточной Европы (фактор сам по себе в истории средневековья чрезвычайно важный!) или различной методикой исследования названных и многих других археологов. Вероятно, речь может идти об определенной ограниченности возможностей археологии в решении многих вопросов истории социально-экономической. Поэтому историку ничего больше не остается, как обратиться к традиционным для него письменным источникам.

За минувшие со времени классического труда Л.В. Черепнина четверть столетия по-прежнему остаются хрестоматийными его следующие слова: «Показательно, что в Краткой редакции Русской Правды данных о боярском землевладении нет, и только в Пространной редакции (складывавшейся в конце XI—XII вв.) мы находим сведения о «тивуне боярске» (ст. 1), «боярске рядовиче» (ст. 14), «боярстиих холопях» (ст. 46), «боярьстей заднице» (ст. 91)».4

Однако в одной из предыдущих работ, специально посвященной Русской Правде, этот же историк писал: «Длительный процесс сложения текста Русской Правды завершился к началу XIII в. созданием в Новгороде Пространной редакции памятника. Это произошло, как можно думать, после восстания 1209 г.» При этом ученый сослался на аналогичную мысль М.Н. Тихомирова.5 Тезис относительно создания Пространной редакции Русской Правды в начале XIII в. общепринят в современной историографии. Следовательно, в случае с датированием начал боярского землевладения главный памятник древнерусского законодательства не может помочь. Он лишь зафиксировал его существование в первые годы XIII в.

Обычно при использовании Русской Правды в штудировании социально-экономических процессов в восточнославянском государстве исследователи не принимали во внимание то важное и, кажется, несомненное обстоятельство, что этот правовой кодекс отражал не только — а может быть, не столько! — реалии древнерусской жизни, сколько идеальные нормы, к которым, по замыслу составителей Правды, следовало стремиться верхушке общества и которых должны были безусловно придерживаться все его члены. Поэтому сама по себе фиксация той или иной правовой нормы в Русской Правде вовсе не означала ее распространенности в обществе. На мой взгляд, доказательными те или иные статьи упомянутого памятника станут разве что при подтверждении их другими письменными источниками, прежде всего летописями.

В связи с этим слишком оптимистичным выглядит вывод Б.А. Рыбакова, будто бы Пространная редакция Русской Правды отражает «не только княжеские, но и боярские интересы. Феодальный замок и феодальная вотчина в целом очень рельефно выступают в этом законодательстве».6 В действительности же только в отдельных статьях Пространственной редакции мимоходом упоминаются боярские чиновники и зависимые от бояр люди.

Как это ни выглядит странным, сведения о боярском землевладении не часто попадаются в летописях, — при том, что, рассуждая логически, оно должно было быть распространенным явлением, по крайней мере — с началом удельной раздробленности на Руси. Одинокий рассказ «Повести временных лет» конца XI в. (1096) о том, что сын Владимира Мономаха Мстислав, прекратив на время военные действия против Олега Святославича, «распусти дружину по селам»,7 Л.В. Черепнин толковал как свидетельство существования собственных сел у дружинников (безусловно, старших) Мстислава,8 тогда как В.Т. Пашуто видел в процитированном отрывке летописи лишь указание на то, что дружинников просто послали на прокорм в княжеские села.9

И действительно, кормление в Древнерусском государстве было особенно распространено в X—XI вв. Подобные княжеские пожалования сводились к предоставлению вассалу доходов с села, города или земли — при том, что сами эти села, города и земли оставались в княжеской (государственной) собственности. Разделяю это мнение В.Т. Пашуто относительно смысла летописного рассказа 1096 г., потому что оно подтверждается контекстом самого сообщения о разведении князем своих дружинников по селам, очевидно, принадлежавшим самому Мстиславу, а также хронологией события — конец XI в., когда боярское или дружинное землевладение вряд ли могло уже существовать.

Более или менее систематические сведения о существовании земельной собственности у боярства начинаются в летописях с 40-х гг. XII в. — того времени, когда уже дала себя знать феодальная раздробленность, а бояре решительно выступают на политическую сцену. Вряд ли было случайным совпадение во времени этих трех явлений. Соответствующие тексты источников не раз уже рассматривались исследователями, что ввиду их немногочисленности было нетрудно сделать. Позволю и себе проанализировать некоторые из этих сведений.

В 1146 г. во время восстания против Ольговичей киевляне «разграбиша… дружины» Игоря и Всеволода и «села и скоты взяша именья много в домех и монастырях».10 Под 1150 г. в той же Киевской летописи рассказывается, как дружинники киевского князя Изяслава Мстиславича жаловались ему на трудности войны с его дядей и соперником Юрием Долгоруким. «Изяслав же рече дружине своей: «Вы есте по мне из Рускые земли вышли, своих сел и своих жизний (имущества. — Н.К.) лишились»» и пообещал либо сложить голову, либо вернуть свою отчину и «вашю всю жизнь».11 А под 1177 г. Северорусский летописец рассказывает сначала о том, как войско Владимиро-Суздальского великого князя Всеволода Юрьевича «села болярьская взяша и кони и скот»; далее речь идет о том, что рязанский князь Глеб Ростиславич «села пожже боярьская».12 Количество летописных свидетельств в пользу существования боярского землевладения в XII в. можно увеличить, однако не намного.

Подобное, будто умышленное, умолчание летописцев о боярских имениях присуще и их рассказам о событиях первой трети XIII в., когда, судя по развитию событий и резко возросшей силы бояр в социально-политической жизни Руси, их земельные владения были большими и продолжали увеличиваться. Источники XIII в. не много могут сказать по этому поводу. Приведу, впрочем, несколько красноречивых свидетельств.

В 1209 г. в Новгороде Великом вспыхнул бунт против посадника Дмитрия и его приспешников и слуг. «И поидоша (новгородцы. — Н.К.) на дворы их грабежом… Житье (имущество. — Н.К.) их поимаша, а села их распродаша, и челядь, а скровища их изискаша…»13 Из этого текста становится известным, что новгородские бояре имели не то что феодально зависимых людей, но и рабов (челядь). В той же Новгородской первой летописи младшего извода под 1230 г. кратко сообщается, что сначала был убит боярин Семен Борисович и «дом его разграбиша весь, и села его», а далее были разграблены «Водовиков двор и села».14 Немного далее этот источник упоминает новгородского посадника Водовика.

Галицко-Волынская летопись, сосредоточившая в первой своей части (до 1245 г. включительно) внимание на борьбе князей Даниила и Василько Романовичей с могущественным и мятежным галицким боярством, пишет исключительно о политической деятельности и заговорах великих бояр против сюзеренов и лишь в одиночных случаях упоминает о владениях этих феодалов. Рассказывая о борьбе Даниила за отвоевание Галича у бояр и венгерского войска в конце 1220-х гг., летописец сообщает: «Данил же взя двор Судиславль (главы боярской оппозиции. — Н.К.), якоже вино, и овоща, и корма, и копий и стрел, пристраньно видити».15 Не может возникнуть сомнения в том, что все это богатство было накоплено благодаря крупным земельным владениям, даням с феодально зависимых от Судислава людей, сидевших на этих землях. Но сами земли Судислава в летописи не названы.

Галицкие бояре владели не только селами, но временами захватывали принадлежавшие верховному сюзерену города. В 1231 г. «Данил (Романович. — Н.К.) же пойде со братом и со Олександром (белзским князем. — Н.К.) Плесньску, и пришед взя и под Аръбузовичи (боярским родом. — Н.К.), и велик плен прия».16 А после того когда полчища Батыя разорили Галицкую землю, уничтожив многие тысячи людей и подорвав княжескую власть, местные бояре уже не удовлетворялись собственными владениями. Они посягнули на княжескую власть. С горечью галицкий книжник пишет, что «бояре же галичьстии Данила князем собе называху, а сами всю землю держаху. Доброслав же вокняжилъся бе» и, словно истинный князь, отдал в «держание» Коломыю своим вассалам Лазарю Домажиричу и Ивору Молибожичу.17

Однако через четыре года Даниил Романович искоренил (вероятно, уничтожив глав и влиятельных членов враждебных ему родов) боярскую оппозицию в Галицкой земле. Но и тогда летописец почему-то не упоминает о неизбежных конфискациях князем боярских земельных владений!

По моему мнению, умолчание о боярских имениях в летописях может объясняться политической и жанровой спецификой самих этих источников. Ведь круг действующих лиц, постоянно упоминающихся на страницах летописей, очень и очень ограничен и определяется их принадлежностью к княжескому роду Ярославичей. Ярославичи, и только они, систематически выступают на страницах этих памятников средневековой письменности. Все прочие исторические персонажи, даже великие бояре, встречаются в рассказах летописцев попутно и случайно — лишь в связи с деятельностью их сюзеренов-князей. Так было в летописании и XI, и XII, и XIII вв.

Поэтому на основании ограниченности упоминаний о боярском землевладении в источниках эпохи удельной раздробленности не стоит, на мой взгляд, делать категорический вывод, будто бы оно было не типичным для Руси XII—XIII вв. Между тем подобные мысли неоднократно выражались в научной литературе. Например, В.Б. Кобрин писал: «Разумеется, эти вотчины были крайне немногочисленны, своего рода островки в море крестьянских общин».18 В этой цитате речь идет о Руси XII в. Но если принять на веру этот тезис, тогда теряются возможности сколько-нибудь удовлетворительного объяснения общественно-политической и экономической активности и могущества бояр, которые делаются особенно выразительными именно в XII в. В частности, как показано В.Л. Яниным, крупные успехи новгородского боярства в антикняжеской борьбе (начиная с рубежа XI и XII вв.) основывались исключительно на их богатейших вотчинах19 — другого фундамента боярского политического могущества в Новгороде и Новгородской земле просто не могло существовать.

Следовательно, невзирая на скромность отражения в письменных источниках боярского землевладения на Руси XII — первой трети XIII в., существуют основания считать его массовым и определяющим в экономике государства явлением. Поэтому можно разделить оригинальную и образную характеристику социально-экономической структуры Древней Руси эпохи раздробленности: «Всю феодальную Русь мы должны представить себе как совокупность нескольких тысяч мелких и крупных феодальных вотчин: княжеских, боярских, монастырских, вотчин «молодшей дружины». Все они жили самостоятельной, экономически независимой друг от друга жизнью, представляя собой микроскопические государства, мало сцепленные друг с другом и в известной мере свободные от контроля государства».20

Серьезным, пусть и литературно-полемическим доказательством быстрой эволюции боярского землевладения на Руси конца XII — начала XIII в. может быть творчество выдающегося древнерусского «диссидента» Даниила Заточника. Краткая редакция его «Слова» относится к концу XII в., а следующая, которую ученые для удобства назвали «Посланием», — к первым годам XIII в.21 Если «Слово» XII в. почти не упоминает боярские дворы и хозяйства, то «боярский двор» в «Послании» XIII в. выступает в тексте как существенное звено в жизненных несчастиях автора. Боярский двор, восклицает Заточник, несет человеку зло.22 Обращу внимание читателя на то, что в «Послании» Даниила Заточника боярские двор и владение выступают как обыкновенное, более того — обыденное явление. Следовательно, в их распространенности в начале XIII в. на Руси трудно сомневаться.

В источниках последней четверти XII в. феодальный класс, боярство и старшая дружина выглядит уже разделенным, дифференцированным в социальном и материальном отношениях: на «бояр думающих» и «мужей храборьствующих». К тем и другим обращается Игорь Святославич, попав в трудное положение во время своего прославленного в Киевской летописи и «Слове о полку Игореве» несчастливого похода в Половецкую степь.23 Но если подобная общественная и профессиональная дифференциация существовала в маленькой дружине удельного князька, то что уж говорить о намного больших социумах — боярстве и дружинах Киевской, Новгородской, Владимиро-Суздальской или Галицкой земель! Между разными группами боярства уже тогда существовала значительная разница в имущественном положении,24 а это может свидетельствовать, с одной стороны, о длительности процессов подобной поляризации, а с другой — о давности процесса генезиса и развития владетельного боярства в целом.

Мои многолетние исследования социально-экономической и политической истории Галицко-Волынской Руси XI—XIII вв. позволяют, кажется, бросить дополнительный свет на формирование боярского землевладения в западнорусских землях Древнерусского государства. Существующий сегодня фонд письменных и материальных источников не дает оснований для уверенного и однозначного ответа на ключевой вопрос: когда именно в Галицкой и Волынской землях складывались боярские земельные владения. Приходится обращаться к другому методу: пусть приблизительно, косвенными путями, определить время явной и откровенной активизации боярства как значительной политической силы. Такой политический подъем бояр мог произойти лишь на прочном фундаменте, именно тогда, когда феодалы сделались крупными землевладельцами, накопили богатства, завели ватаги вооруженных людей, временами меряясь силой со своими сюзеренами-князьями.

Воспользуюсь свидетельствами письменных источников по истории преимущественно галицкого боярства: и в XII, и, в особенности, XIII вв. оно намного активнее волынского участвовало в политической жизни своего княжества. По моему мнению, это объяснялось несколькими причинами, среди которых главными были, вероятно, особенности происхождения и формирования сословия галицких крупных феодалов и связанная с ним специфика возникновения их землевладения в соединении с традиционной слабостью центральной власти в Галицком княжестве.

Киевская летопись 40-х—начала 50-х гг. XII в., в которой, по мнению многих ученых, использованы галицкие источники, обошла вниманием какую бы то ни было роль бояр в политических делах Галицкого княжества, тогда только возникшего. Все вопросы внутренней и внешней жизни будто бы единолично решал его основатель, князь Володимирко Володаревич, — по крайней мере, летописец ни разу не называет рядом с ним его «мужей» — бояр.

Совсем иначе описывает киевский книжник правление в Галицком княжестве с 1152 г. сына и преемника Володимирко Ярослава. Если буквально следовать за летописцем, то боярство вдруг резко и неожиданно появляется на поверхности политической жизни княжества. На следующий день после внезапной смерти отца Ярослав возвращает с дороги грубо выгнанного Володимирко Володаревичем посла великого князя киевского Изяслава Мстиславича — Петра. «И види (Петр. — Н.К.) Ярослава седяща на отни месте… такоже и вси мужи его».25 Эти «мужи галичьстии» едва ли не молниеносно овладевают политической властью в Галицком княжестве и берут верх над самим князем Ярославом.

Уже в следующем, 1153 г. во время нападения Изяслава Мстиславича на Галицкую землю, «Галичьскии же мужи почаша молвити князю своему Ярославу: «Ты еси молод, а поеди прочь и нас позоруй (на нас посмотри. — Н.К.), како ны будеть отець твой кормил и любил, а хочем за отца твоего честь и за твою головы своя сложити»».26

Эти слова летописи не дают оснований сомневаться в том, что на середину XII в. в Галицком княжестве сформировалась могущественная земельная аристократия. Вторая из приведенных цитат позволяет понять не только статус и политически-военный вес крупных феодалов в княжестве, но и констатировать там наличие отношений сюзеренитета-вассалитета (пусть и весьма своеобразных по характеру); уже первого галицкого князя Володимирко окружали «галичьскии мужи», которых государь, согласно их уверениям, «кормил и любил».

Древнерусский термин «кормление» не раз был предметом дискуссий в науке. М.Н. Тихомиров рассматривал «кормленщиков» как своеобразных древнерусских помещиков, получавших землю в компенсацию за службу сюзерену.27 Ему возражал Л.В. Черепнин, считая, что в приведенных М.Н. Тихомировым текстах источников с упоминаниями «кормления хлебом» (статья 111 Пространной редакции Русской Правды и др.) это выражение означает вовсе не предоставление сюзереном земель вассалу, но лишь пожалование права на «держание» городов и волостей и получение с них даней и повинностей.28

Как мне кажется, мнение Л.В. Черепнина относительно содержания термина «кормление» находит подтверждение в Галицко-Волынской летописи. В середине 30-х гг. XIII в. Даниил Романович «прия землю Галичьскую и розда городы бояром и воеводам, и беаше корма у них много».29 А после «Побоища Батыева», завоевания и разорения монголо-татарами Руси, князь Даниил послал своего стольника Якова к великому боярину Доброславу, самовольно захватившему было власть в Галицкой земле, с повелением: «Черниговьских бояр не велех ти, Доброславе, принимати, но дати волости галичким».30

Исследование проблем возникновения и эволюции, характера и форм боярского землевладения на Руси усложняется не только бедностью источников, но и спецификой, неоднозначностью феодальной собственности на землю в средневековом мире. Ее размеры и правовые рамки были весьма приблизительными, а известия источников об этом обычно невыразительны и оставляют возможности различного их толкования. Согласно наблюдениям известного медиевиста, феодальная земельная собственность в средневековье могла иметь и точные рамки, и конкретные масштабы, но вовсе не обязательно. Так, сюзерен мог оставить за собой часть феодальной ренты с владения, пожалованного им вассалу, а тот, в свою очередь, мог получить как феод, т. е. «держание» (условное владение), землю с крестьянами от другого сеньора, следовательно, «держал» земли сразу у двух или даже больше сюзеренов.31

Стремительное в ряде древнерусских земель, в частности Галицкой, Новгородской и Суздальской, возникновение и возрастание крупного землевладения в боярской среде ставит, естественно, вопрос о его источниках. Мнения историков на этот счет расходятся. Приведу лишь несколько, принадлежащих наиболее известным исследователям нашего столетия.

М.Н. Покровский считал одним из главных факторов формирования таких владений пожалование населенной земли в вотчину сюзереном.32 Экспроприация феодалами общинных земель сыграла, на его взгляд, второстепенную роль. Напротив, захват социальной верхушкой ранее свободных земель и порабощение самих общинников В.Д. Королюк рассматривал как решающий фактор в становлении и развитии феодального землевладения.33 Как думает В.Л. Янин, в специфических условиях социально-экономической эволюции Новгородской земли главным путем развития феодальной собственности была покупка земли феодалами у общинников, особенно распространившаяся в XII и XIII вв.34 Но подобный способ создания феодальной земельной собственности никак нельзя распространить на другие русские земли, по крайней мере — на южнорусские: Киевскую, Черниговскую, Галицкую, Волынскую. Памятники письменности не упоминают об этом, а пренебрежение общественным мнением, своеволие, заносчивость, жестокость и жадность многих представителей боярства делают сомнительным этот путь вообще.

Существует еще одно объяснение источников происхождения феодальной земельной собственности. Б.А. Рыбаков считает вотчину первичным звеном феодализма — и находит ее корни в собственности древней племенной знати, превратившейся в процессе развития феодализма в вотчинников. «К этому можно прибавить, — замечает он, — некоторое количество захватов и бенефициальных пожалований со стороны высшей княжеской власти и ее дружинников».35

Считаю теоретически неверными и исторически наивными попытки некоторых ученых открыть какую-то универсальную или даже единственную причину, вызвавшую к жизни крупное феодальное, в частности боярское землевладение. Однако в отношении Киевской, Галицкой и, в меньшей мере, Волынской земель предложенный Б.А. Рыбаковым путь представляется не только вероятным, но и одним из главных. Потому что иначе не существует возможности объяснить факт поразительно быстрого возникновения и неимоверного усиления прослойки крупных феодалов в Галицком княжестве сразу же после его создания: они могли выйти только непосредственно из племенной знати.

Ведь уже при первом своем появлении на исторической арене — в летописных упоминаниях 1152—1153 гг. — галицкие бояре выступают сплоченной и могущественной силой, в чем можно усмотреть пусть и косвенное доказательство того, что у них были крепкие корни, владения и богатства уже в то время, когда Галицкое княжество еще только формировалось. Сын основателя княжества Володимирко Володаревича князь Ярослав, уважаемый повсеместно в средневековом мире, шага не смел ступить внутри собственной земли без согласия своих «передних мужей» — бояр. А несмелые попытки его сына Владимира избавиться от унизительной боярской опеки привели к изгнанию его из княжества. Не удалось усмирить боярскую оппозицию в Галицком княжестве и Роману Мстиславичу, творцу великого княжества Галицко-Волынского.

Много лет назад мной был рассмотрен феномен слишком медленного (в сравнении с прочими южно-русскими землями) развития процессов городообразования в Галицком княжестве второй половины XII в. Долгое время в этом регионе не возникали новые города. Это может свидетельствовать лишь об одном: центральная власть вяло осваивала земли нового княжества, созданного Володимирко в 1141 г.36 Вероятно, у нее для этого просто не хватало сил. Нет оснований не соглашаться с тезисом, согласно которому «государственность в ее четкой форме возникает лишь тогда, когда сложится более или менее значительное количество подобных (городских. — Н.К.) центров, используемых для утверждения власти над аморфной массой общинников».37

Слабость центральной власти, поздняя и вовсе недостаточная централизация княжества, которой ожесточенно сопротивлялось боярство, наконец, замедленность процессов городообразования — все это стало весомыми причинами запоздалого складывания государственной территории Галицкой земли. Она формируется только со второй половины XII в., тогда как соседняя Волынская — ста годами ранее. Новый княжеский город Галич (вряд ли он мог возникнуть ранее рубежа XI и XII вв.) начал развиваться с 40-х гг. XII в. исключительно быстро. Его консолидирующее влияние, экономическое и социально-политическое, было безусловно значительным, хотя и неминуемо ослабевало как на периферии княжества, так и в непосредственной близости от стольного града: в вотчинах крупных, фактически не подвластных князю бояр и их вассалов (дружинников, чиновников и др.). Образно говоря, самого Галича оказалось недостаточно для создания действительно централизованного государственного объединения.

Все это и создало объективно-исторические условия для того, чтобы галицкая племенная аристократия, в процессе общественно-экономической эволюции земли переросшая в феодальную, сумела сохранить свое высокое общественное положение. Она сохранила и стремительно приумножила свои земельные владения за счет княжеских пожалований, гипотетических захватов общественных земель и, возможно, их покупки. Впрочем, последняя в условиях буйной феодальной анархии и безграничного своеволия боярства Галицкой земли кажется мне особенно сомнительной…

Аналогичная ситуация сложилась и на севере Древнерусского государства — в Новгородской земле, где также центральная княжеская власть была слабой, а затем стала и вовсе номинальной, города возникали медленно и их всегда в древнерусское время было мало, а племенная аристократия, постепенно переросшая в феодальное боярство, захватила власть в Новгороде Великом и во всей его земле.

Примечания

. Так, в Лаврентьевской летописи под 1169 г. рассказывается о злоупотреблениях епископа Федорца во Владимиро-Суздальской земле: «Много бо пострадаша человеци от него в держаньи его; и сел изнебывши, и оружья, и конь» (ПСРЛ. Т. I. Вып. 2. Стлб. 355).

. В этих словах ощущается едва скрытое пренебрежение бояр к юному и неопытному в военных делах князю.

. Кстати, вовсе не засвидетельствованные летописями этого времени, по крайней мере, южнорусскими.

1. Черепнин Л.В. Спорные вопросы… С. 159.

2. Рыбаков Б.А. Древности Чернигова. М.; Л., 1949. С. 51—52.

4. Черепнин Л.В. Спорные вопросы… С. 160.

5. Он же. Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская Правда // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 276.

6. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв. М., 1982. С. 422.

7. Повесть временных лет. С. 169.

8. Черепнин Л.В. Спорные вопросы… С. 160.

9. Пашуто В.Т. Черты политического строя Древней Руси // Древнерусское государство и его международное значение. С. 52.

10. Летопись по Ипатскому списку. С. 233.

11. Там же. С. 284.

12. ПСРЛ. Т. I. Вып. 2. Стлб. 382—383.

13. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 248.

14. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 277.

15. Летопись по Ипатскому списку. С. 506.

16. Там же. С. 513.

17. Летопись по Ипатскому списку. С. 525.

18. Кобрин В.Б. Власть и собственность в средневековой России. М., 1985. С. 40.

20. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества. С. 428.

22. Романов Б.А. Люди и нравы Древней Руси. М.; Л., 1932. С. 26, 27.

23. Летопись по Ипатскому списку. С. 434.

24. Романов Б.А. Указ. соч. С. 29.

25. Летопись по Ипатскому списку. С. 319.

26. Летопись по Ипатскому списку. С. 321.

27. Тихомиров М.Н. Условное феодальное держание на Руси XII в. // Академику Б.Д. Грекову ко дню семидесятилетия. М., 1952. С. 100—104.

28. Черепнин Л.В. Спорные вопросы… С. 161.

29. Летопись по Ипатскому списку. С. 514.

30. Летопись по Ипатскому списку. С. 525.

31. Сказкин С.Д. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние века. М., 1968. С. 125—126.

32. Покровский М.Н. Русская история с древнейших времен. Т. I. М., 1933. С. 39.

33. Королюк В.Д. Раннефеодальная государственность и формирование феодальной собственности у восточных и западных славян (до середины XI в.). М., 1970. С. 7.

34. Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 272.

35. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества. С. 472.

36. Котляр Н.Ф. Формирование территории и возникновение городов Галицко-Волынской Руси IX—XIII вв. Киев, 1985. С. 76, 90 и др.

37. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества. С. 95.

Предыдущая страница

Следующая страница