Организация революционной власти

Осенью 1793 г. оформилась Якобинская диктатура. Верховным органом республики являлся Конвент. Он осуществлял в полном объеме законодательную, судебную и исполнительную власть. Основы организации революционного правительства (см. схему на рис. 1 в приложении) были определены Конвентом в ряде декретов, в частности в Учредительном законе от 4 декабря 1793 г. «О революционном порядке управления». В этом Декрете предусматривалось, что «единственным центром управления» в республике является Национальный конвент. За ним признавалось исключительное право на принятие и толкование декретов. Такое закрепление руководящей роли Конвента в системе органов революционной диктатуры было обусловлено самим ходом политической борьбы. После изгнания жирондистов преобладающим влиянием в нем пользовались якобинцы.

Конвент был тесно связан с Парижской коммуной, народными обществами, т.е. был признанным центром революционных сил того времени, к тому же постоянно действовавшим органом, который оперативно реагировал на быстро меняющуюся политическую ситуацию, рассматривал большое количество вопросов и за сравнительно короткий срок принял огромную массу законов (декретов).

Ещё раньше, в связи с опасностью иностранной интервенции и монархических мятежей, угрожавших самому существованию республики, жирондистский Конвент декретировал учреждение Комитета общественной безопасности (2 октября 1792 г.), Чрезвычайного уголовного трибунала в Париже (10 марта 1793 г.), Комитета общественного спасения (6 апреля 1793 г.).

В июле 1793 г. Конвент обновил Комитет общественного спасения. Дантон, игравший до этого руководящую роль в Комитете и всё более проявлявший примиренческое отношение к жирондистам, был отстранен. В состав Комитета в разное время были выбраны обнаруживший непреклонную волю к подавлению контрреволюции Робеспьер и полные революционной энергии и смелости Сен-Жюст и Кутон. Выдающийся организаторский талант в создании вооруженных сил республики проявил избранный в Комитет крупный математик и инженер Карно. Фактическим руководителем Комитета общественного спасения стал Робеспьер. Воспитанный на идеях Руссо, человек твердой воли и проницательного ума, неустрашимый в борьбе с врагами революции, далекий от всяких личных корыстных расчетов, Робеспьер — «неподкупный», как его прозвали, приобрел огромный авторитет и влияние, стал на деле вождем революционного правительства. Комитет общественного спасения, подотчетный Конвенту, превратился под руководством Робеспьера в главный орган якобинской диктатуры; ему подчинялись все государственные учреждения и армия; ему принадлежало руководство внутренней и внешней политикой, делом обороны страны.

Большую роль играл также реорганизованный Комитет общественной безопасности, на которой возложена была задача вести борьбу с внутренней контрреволюцией.

Конвент и Комитет общественного спасения осуществляли свою власть при посредстве комиссаров из числа депутатов Конвента, которые направлялись на места с чрезвычайно широкими полномочиями для подавления контрреволюции и реализации мероприятий революционного правительства. Комиссары Конвента назначались и в армию, где они проводили огромную работу: заботились о снабжении войск всем необходимым, контролировали деятельность командного состава, беспощадно расправлялись с изменниками, руководили агитацией и т.д.

Роль Комитета общественной безопасности резко возросла после принятия Декрета о подозрительных (17 сентября 1793 г.), объявлявший подозрительным каждого, кто был известен приверженностью старому порядку, кто находился в родстве с дворянами-эмигрантами или состоял у них на службе, и всех тех, кто не мог доказать, на какие средства он существует. Декрет предписывал арест подозрительных. Если имелись обвинительные материалы, арестованные подлежали суду; если этих материалов не было, они оставлялись под арестом на неопределенное время.

Большое значение в системе революционно-демократической диктатуры имели местные революционные комитеты. Они следили за выполнением директив Комитета общественного спасения, вели борьбу с контрреволюционными элементами, помогали комиссарам Конвента в осуществлении стоявших перед ними задач.

Видную роль в период революционно-демократической диктатуры играл Якобинский клуб с его разветвленной сетью отделений — провинциальными клубами и народными обществами. Большим влиянием пользовались также Парижская коммуна и комитеты 48 секций Парижа.

К лету 1793 г. силы антифранцузской коалиции выросли во много раз. Промышленность и финансы Англии, её флот и многие армии европейских стран были использованы против революционной Франции. Чтобы выстоять и победить, Франции требовалось военная сила, техника, хотя бы минимальное обеспечение армии всем необходимым, а также уверенность в справедливости войны, сила духа и революционный подъем. Для большей согласованности действий старых линейных частей, которые составляли армию до революции, с волонтерскими войсками, менее обученными и дисциплинированными, надо было слить воедино всю армию. Комитет общественного спасения провел «амальгаму», т.е. соединение линейных полков с волонтерскими. Волонтерские части подняли дух всей армии. Многие из волонтеров горячо поддерживали якобинцев. «Мир хижинам, война дворцам» — главный лозунг французской армии.

В течение 1793 г. в период Якобинской диктатуры обострилась борьба с католической церковью как оплотом реакции. По всей Франции осенью 1793 г. проводилась «дехристианизация». Священников заставляли отказываться от сана, закрывали церкви. Коммуна Парижа в ноябре 1793 г. запретила католическое богослужение. Эти меры использовали враги Франции для контрреволюционной агитации, и через месяц Конвент, учитывая недовольство крестьян, принужден был принять Декрет о свободе культов.

Согласно декрету Конвента от 10 октября 1793 г., Комитету общественного спасения должны были подчиняться временный исполнительный совет, министры, генералы. Ему же вменялось в обязанность сначала ежедневно, а с декабря 1793 г. ежемесячно представлять отчеты о своей работе в Национальный конвент.

Для связи Конвента и правительственных учреждений с местами в департаменты и в армию посылались комиссары из числа депутатов Конвента, которые наделялись широкими полномочиями. Они осуществляли контроль за применением декретов революционного правительства и в случае необходимости могли отстранять должностных лиц в департаментах и генералов в армии. Сложная политическая ситуация (контрреволюционные мятежи, измены в армии) вынуждала комиссаров Конвента орать на себя иногда и непосредственные административные и организационные функции — издавать обязательные распоряжения, командовать воинскими частями и т.д.

К задачам революционной диктатуры было приспособлено управление на местах. Законом 4 декабря 1794 г. из ведения администрации департаментов были изъяты важнейшие вопросы, «относящиеся к революционным законам и мерам управления и общественного спасения». По этим вопросам дистрикты и муниципалитеты сносились непосредственно с революционным правительством. Наибольшую активность в местном управлении проявляли муниципалитеты, из которых были изгнаны жирондисты. В работе коммун и их секций, в генеральных советах широкое участие принимали низы городского и сельского населения.

Ещё по Декрету 21 марта 1793 г. для надзора за враждебными республике иностранцами в каждой коммуне и ее секции избирались наблюдательные и иные специальные комитеты. При якобинцах функции этих комитетов значительно расширились, они получили название революционных комитетов. Эти комитеты, состоявшие из наиболее активных и фанатично преданных революции граждан, были созданы по всей стране. Они превратились в инструмент революционного террора и в главную опору Комитета общественного спасения на местах. Они не только последовательно проводили в своих округах политику центра, но в свою очередь сами оказывали давление на Конвент, вынуждая его в ряде случаев выполнять требования опьяненных революцией масс.

Одной из существенных особенностей якобинской диктатуры было создание специальных органов, предназначенных для борьбы с внешними врагами и внутренней контрреволюцией. В своей деятельности, направленной на защиту республики и завоеваний революции, они использовали методы революционного террора.

В системе органов якобинской диктатуры чрезвычайно активную роль играл также Революционный трибунал. Он превратился в постоянно действующее орудие революционного террора лишь после его реорганизации 5 сентября 1793 г. Судьи, присяжные заседатели, общественные обвинители и их помощники назначались Конвентом. Вся процедура в Революционном трибунале характеризовалась упрощенностью и быстротой, что позволяло ему вести целенаправленную, но в то же время и жестокую борьбу с политическими противниками революционного правительства — роялистами, жирондистами, агентами иностранных держав.

Только до 10 июня 1794 г. по приговору Революционного трибунала было казнено 2607 человек. 10 июня 1794 г. Декрет о революционном трибунале закрепил, что «враг народа» (без точного определения) подлежит смертной казни; этот Декрет повлек за собой и рост казней невинных и оклеветанных людей (за 43 дней было казнено 1350 человек).

В этой связи нужно отметить, что точки зрения на Якобинскую диктатуру различны.

«Якобинцы видели в государстве великую силу, которая должна подчинить себе все проявления человеческого бытия, воспитывая гражданина для своих целей, требовать от него полного повиновения, устанавливать в частной и социальной жизни все, начиная с мелочей поведения и кончая религией, которая тоже должна быть гражданской», — писал известный историк Кареев. Диктатура и террор, по мнению Кареева, были обусловлены особенностями доктрины, которую исповедовали якобинцы.

А.В. Гордон рассматривает якобинское восстание мая-июня 1793 г. как «народное» и «глубоко патриотическое», как «кульминационный пункт Великой революции». Он считает, что благодаря якобинской диктатуре Франция победила феодализм в аграрной сфере и иностранную интервенцию.

В.Г. Ревуненков, не скрывающий своих марксистских взглядов, согласен с тем, что Якобинская диктатура была «вершиной Французской революции». Он защищает якобинский террор, называя его «исторически оправданным», но утверждает, что истинным авангардом народа, совершившего революцию, была Коммуна Парижа, «бешеные», эбертисты, но не якобинцы, представлявшие, по его мнению, революционную буржуазию.

Именно якобинские декреты и якобинская энергия спасли пролетариат от голодной смерти. Якобинцы распространили максимум на все предметы первой необходимости: продажа товаров должна была сократиться, но зато был достигнут главный выигрыш: приостановлен рост цен на товары. В деревню были посланы продовольственные отряды, изымавшие излишки продовольствия вооруженной рукой. В интересах справедливого распределения были изобретены продовольственные карточки.

Таким образом, мы можем сделать следующие выводы. Составной частью революционного правительства стал и сам Национальный конвент. Сохранив положение высшего законодательного органа республики, он сосредоточил еще в своих руках всю верховную исполнительную власть. Таким образом, было констатировано, что революционное правительство не знает разделения властей. Ядром власти, ее штабом, ее фактическим центром сделался Комитет общественного спасения. Третьим важным элементом революционного правительства сделался Комитет общественной безопасности. Его специальной задачей было преследование контрреволюционеров, арест и предание суду революционного трибунала. Органами якобинской диктатуры на местах служили революционные комитеты. Они действовали наряду с муниципалитетами, но играли большую роль, чем последние. Проведение революционных законов поручалось главным образом им. Подчеркнем, что сильная централизованная власть в руках якобинцев сочеталась с широкой народной инициативой снизу. Мощное движение народных масс, направленное против контрреволюции, возглавлялось якобинской революционно-демократической диктатурой.

С победой народного восстания 31 мая — 2 июня 1793 г. в Париже Великая французская революция вступила в высший этап развития, определяющей чертой которого было установление якобинской революционно-демократической диктатуры. Приход к власти якобинцев ознаменовал изменение принципов управления экономикой страны. Это событие обусловило переход от экономического либерализма, защищаемого жирондистами, к мерам государственного регулирования торговли и производства.

Рассмотрение экономической политики якобинской власти имеет первостепенное значение для определения ее природы. Принятый 29 сентября 1793 г. закон о всеобщем максимуме цен на продовольствие и предметы первой необходимости, который лег в основу государственной регламентации, отразил стремление народных масс к социальной справедливости. В мероприятиях якобинского правительства отчетливо проявился уравнительный характер.

Вмешательство якобинского Конвента в деловую жизнь страны представляет важную сторону его деятельности, без учета которой невозможно глубокое раскрытие социального характера революционного правительства.

Г.С.Фридляндом, а затем и П.П.Щеголевым было высказано мнение, что в декретах Конвента в вантозе II года, смягчавших сентябрьское законодательство о максимуме в области промышленности и торговли, восторжествовала свобода капиталистического накопления2. Существует и другая оценка этих постановлений: Н.М.Лукин, К.П. Добролюбский, В.А.Дунаевский, А.3.Манфред, А.В.Адо, В.С.Алексеев-Попов, В.М.Далин1, указывая на ослабление системы максимума в вантозе II года и отмечая неудовлетворенность малоимущих и неимущих элементов города и деревни противоречивой политикой якобинцев, вместе с тем подчеркивают, что в их социально-экономическом курсе не произошло коренного поворота. Якобинская диктатура в основном и существенном продолжала оставаться революционно-демократической. По-иному подходит к этой проблеме В.Г. Ревуненков. Он считает якобинскую диктатуру властью буржуазного типа. По его мнению, в марте — апреле 1794 г. установилось единовластие буржуазии. Однако, говоря об ослаблении весной 1794 г. максимума, В.Г.Ревуненков отмечает, что «городской и сельской буржуазии, а также зажиточному крестьянству мало было тех мер по смягчению максимума на товары, которые Конвент декретировал после казни эбертистов. Этим классам нужна была полная ликвидация и максимума, и реквизиций, и всех прочих ограничений «свободы торговли», мешавших им еще больше наживаться за счет трудового люда»2.

Во французской историографии политику государственной регламентации Конвента наиболее полно исследовал А. Матьез.3 Экономической обстановке II года Ж. Лефевр посвятил две статьи4, из которых ясно, сколь огромна была роль государства в регулировании производства и обмена. А.Собуль в труде «Первая республика» выпукло обрисовал основные черты управляемой экономики во II году. Перемены в социальной линии якобинцев он оценивает под углом зрения их взаимоотношений с санкюлотами, полагая, что к этому времени наметилась новая экономическая политика и одновременно увеличился разрыв между революционным правительством и народным движением. Однако А.Собуль отмечает, что вплоть до 9 термидора вмешательство государства в хозяйственную жизнь оставалось значительным. В отмене после термидора управляемой экономики II года проявился, по его мнению, социальный характер термидорианской реакции8.

Весной 1793 г. под влиянием резкого подорожания товаров народное движение за таксацию цен на предметы первой необходимости приняло широкий размах. Решающую роль играли плебейские массы, возглавляемые «бешеными», настойчиво добивавшимися с весны 1792 г. от жирондистского Конвента декретов против дороговизны. Поддержка якобинцами весной 1793 г. требования ограничения свободы торговли придала наступлению масс открыто антижирондистский характер. Первым успехом в борьбе городских низов за максимум явился декрет Конвента от 4 мая 1793 г., устанавливавший твердые цены на зерно и муку. В ходе совместной борьбы якобинцев и парижских секций против жирондистов складывался блок якобинцев с плебейскими элементами города и деревни, что явилось важнейшей предпосылкой свержения Жиронды в ходе восстания 31 мая-2 июня 1793 г.1

Перелом в социальной политике якобинцев, как известно, произошел осенью 1793 г. Под энергичным натиском парижского плебейства, устроившего грандиозную манифестацию 4-5 сентября, в которой активное участие приняли строительные рабочие и ремесленники, якобинский Конвент принял 11 сентября закон единых твердых ценах на зерно, муку, фураж, а 29 сентября — декрет о всеобщем максимуме на предметы первой необходимости.

Требование установления принудительных цен было основным лозунгом народных волнений, постоянно вспыхивавших во Франции на всем протяжении XVIII в. Однако до революции восставшие выступали за частичное нормирование цен в отдельных местностях — на пшеницу, хлеб, муку. В сентябрьском законодательстве Конвента ярко воплотились эгалитаристские идеалы народных масс, их стремление к вмешательству государства в социально-экономические отношения. Впервые во время якобинской диктатуры борьба плебейства за изобилие и дешевизну продовольствия увенчалась установлением всеобщего контроля над обращением товаров на территории всей республики.1

По закону от 29 сентября максимум распространялся на большинство продуктов питания, а также на древесный и каменный уголь, дрова, свечи, кожу, железо, чугун, олово, сталь, медь, пеньку, на ткани, мыло, табак.

Распространение максимума цен на промышленные изделия, сырье настоятельно диктовалось экономической обстановкой. С конца 1791 г. положение промышленности стало ухудшаться. В основе спада производства лежал кризис, переживаемый сельским хозяйством. «Революция, — писал Э.Лабрусс, — знала только один год экономического мира2, начавшийся в июле 1790 г. и продолжавшийся до середины 1791 г. Упадок приходился на конец Старого порядка, примерно на 1778—1787 гг. Кризис, разразившийся после короткой передышки, достиг своей высшей точки в 1789 г. и длился всю первую половину 1790 г. Хороший урожай вновь оживил экономику во втором полугодии 1790 г. благодаря деловой активности, наблюдавшейся в начале инфляции. Такое положение сохранялось до начала 1791 г. Но эта новая передышка была очень кратковременной. Отрицательное воздействие на экономику неурожая, явившегося основным фактором болезненных явлений, усугубилось инфляцией, которая, порождая обстановку неустойчивости внутри страны, утечку капиталов, привела осенью к экономическим затруднениям»3. Трудности, испытываемые экономикой в течение всего 1792 г., переросли весной 1793 г. в кризис, поставивший под угрозу судьбу республики. Инфляция, особенно усилившаяся с началом войны весной 1792 г. против европейских монархов, отражалась на состоянии всех секторов экономики. В Монтобане в июне 1793 г. по сравнению с 1790 г. цены на железо под-нялись на 60%, на шерсть и шелк удвоились. Еще значительнее возросли цены на кожу, лес, свечи, а также на уголь и дров3. Дороговизна, падение стоимости ассигнатов ставили улучшение экономического положения в строгую зависимость от того, удастся ли государству сдержать спекулятивную стихию. Разрешение продовольственного и экономического кризиса являлось осенью 1793 г. одним из главных условий успешного ведения войны с европейскими монархиями, а следовательно, и победы революции.

В критический для республики момент якобинцы почувствовали неотложность принятия чрезвычайных мер. Барер 11 брюмера (1 ноября) в Конвенте обвинял департаментские власти в защите экономической свободы: «Мы видим, — говорил он, — как департамент, отстаивающий принцип, пригодный для мирного времени, считает гибельным закон о максимуме»1. Введение твердых цен он мотивировал чрезвычайным вздорожанием продовольствия, а также «внезапной и опасной дороговизной предметов первой необходимости». Таксация, по его мнению, являлась преградой «против потока преступных спекуляций крупных собственников, против жадности торговых капиталистов. «Среди этих бедствий, — продолжал Барер, — законодатель не может не признать необходимость установить в первую очередь максимум на продовольствие и зерно»2. Сен-Жюст обосновывал, в частности, связь между установлением временного революционного правительства до заключения мира и введением максимума: «Сила обстоятельств, — заявил он, — делает таксацию неотложной»3 Проведение закона о всеобщем максимуме потребовало от Комитета общественного спасения решительного вмешательства в экономическую сферу. Сопротивление имущих слоев ограничительной политике правительства заставило его регламентировать торговлю и производство, прибегать к реквизиции, сосредоточить в своих руках всю внешнюю торговлю. Созданная в октябре 1793 г. Центральная комиссия продовольствия получила право распоряжаться всеми продовольственными запасами, промышленными изделиями, сырьем, ведать импортом и экспортом республики.

В конце февраля 1794 г. Конвент принял декреты, изменявшие сентябрьское законодательство о твердых ценах. Эти декреты повлияли на экономическую политику якобинцев весной и летом этого года. Экономические меры Конвента весной 1794 г. получили в литературе название третьего максимума. Первый максимум был введен 4 мая 1793 г. (он устанавливал единые твердые цены на зерно и муку); второй всеобщий максимум — 29 сентября.

Закон от 29 сентября 1793 г. предписывал дистриктам фиксировать цены по месту продажи товаров без учета расходов по их перевозке и выручки розничных и оптовых торговцев. Такой принцип исчисления цен вызвал критику якобинцев.

Робеспьер также считал одним из недостатков сентябрьского максимума то, что он не предусматривал вознаграждение мелких торговцев. В записной книжке он пометил: «Установить цены на товары оптовых торговцев таким образом, чтобы и розничный торговец мог продавать»1. Нормирование цен на товары дистриктами повлекло большой разнобой в стоимости одних и тех же продуктов в различных районах страны. Многие товары исчезли из обращения, поскольку торговцы, естественно, предпочитали везти их в те места, где максимум был выше. Уже 11 брюмера II года (1 ноября 1793 г.) Барер от имени Комитета предложил Конвенту декрет, пересматривающий закон о таксации. Центральной комиссии продовольствия поручалось унифицировать максимум по всей стране и составить единую таблицу цен на товары по месту их производства. Эта грандиозная работа была закончена к вантозу II года.

Обсуждение новых статей максимума проходило в Конвенте 3—6 вантоза (21—24 февраля). В отличие от сентябрьского постановления закон был смягчен. Твердые цены устанавливались, как и по декрету от 29 сентября, на одну треть выше средней цены 1790 г. Но теперь в соответствии с декретом от 11 брюмера розничным торговцам полагалась прибыль в размере 10%, оптовым 5%. Конвент отклонил инструкцию Центральной комиссии продовольствия об общей таблице максимума от 6 вантоза, по которой прибыль оптовым и розничным торговцам исчислялась из стоимости товаров без включения расходов по перевозке. Хотя Барер признал, что издержки на перевозку составляли зачастую четверть и даже треть цены товаров, тем не менее он настоял на том, чтобы они входили в стоимость товаров. Такой принцип определения стоимости был выгоден продавцам. Образование в апреле 1793 г. Комиссии торговли и снабжения и Комиссии земледелия, ремесел и мануфактур вместо Центральной комиссии продовольствия должно было подчеркнуть намерение правительства отныне больше уделять внимания нуждам торговли и промышленности. Об ослаблении режима максимума в пользу деловой буржуазии заявил в Конвенте 26 жерминаля (15 апреля) Сен-Жюст, объявивший условием возрождения изобилия восстановление гражданского доверия.

Декреты Конвента весной 1794 г. носят двойственный, противоречивый характер. Они меньше, чем сентябрьское законодательство, защищали интересы малоимущих и неимущих слоев, представлявших наиболее массовую силу в широком движении за таксацию. Смягчение наказаний за нарушение закона о максимуме ослабляло надзор за его соблюдением в тот момент, когда простой люд, страдавший весной 1794 г. от острого недостатка продовольствия, требовал усиления борьбы со спекулировавшей буржуазией. В петиции Конвенту 23 февраля 48 парижских секций настаивали на строгих мерах против скупщиков1. Новые таблицы максимума, повышавшие твердые цены, плебейство Парижа встретило с разочарованием. Полицейские наблюдатели сообщали о жалобах простого люда на дороговизну продуктов. «Те, кто живет своим трудом, — говорилось в донесении, датированном вантозом, — убеждены, что закон задуман в пользу торговцев и ничего не дает народу. Торговцы гораздо меньше возмущаются новыми расценками, чем во времена первого максимума»1. Именно в это время якобинцы начали строго следить за соблюдением максимума зарплаты. Вантозские декреты оставляли его прежним. Как и по закону 29 сентября, твердые ставки зарплаты увеличивались вдвое по сравнению с уровнем 1790 г. В жерминале революционное правительство казнило эбертистов, использовавших в своей политической агитации требования парижских секций о неуклонном применении таксации. Для политики якобинцев этого периода характерно преследование секционных обществ, что уменьшало активность плебейских масс, бывших самой надежной их опорой в осуществлении регламентации.

Отступив от жесткого курса в проведении всеобщего максимума, намечавшегося при его введении в сентябре 1793 г., якобинский Конвент пошел лишь на известные уступки собственникам. В целом Комитет продолжал политику государственного регулирования и торговли и производства. Весной он вел борьбу с дантонистами, вокруг которых группировались представители новой буржуазии, стремившиеся ликвидировать «стеснительные» меры и прекратить террор.

Конвент по-прежнему рассматривал всеобщий максимум как законодательство, регулирующее экономическую жизнь. За исключением производства предметов роскоши, твердые цены сохранялись во всех отраслях промышленности. Увеличив на 10% расценки на холст, Комитет, однако, не освободил от максимума эту промышленность Е.В.Тарле справедливо заметил по этому поводу: «отменить закон о максимуме для всей этой отрасли нельзя было так легко, как это было сделано относительно батистовых и тому подобных материи. Здесь это означало бы сдачу на капитуляцию, ибо, освободив холст от максимума, не было бы никакого основания сохранять этот закон для шерстяных, кожаных изделий, для съестных припасов и т.д.»53 Комитет издал постановление, закреплявшее применение максимума для промышленных изделий, вновь включаемых им в таблицу твердых цен. Определяя свою политику как покровительствующую национальному производству и выражая самые оптимистические надежды на возрождение мануфактур, призванных в будущем стать «образцом для Европы», он распространял максимум на ткани мануфактуры де Сане, не вошедшие в вантозские таблицы1. Как уже говорилось, на некоторые товары Комитет устанавливал цены выше зафиксированных в вантозских таблицах максимума. Но повышение цен проводилось им в определенных пределах. Правительство удовлетворяло не все просьбы дистриктов, муниципалитетов и частных предпринимателей о пересмотре максимума. Мастера Орлеана, изготовлявшие замшу, а также сапожники, торговцы железом, виноделы обратились через муниципалитет в Комитет с просьбой изменить максимум на свою продукцию, но не получили ответа.

Реквизиции, проводимые правительством по ценам максимума, значительно урезали свободу предпринимателей. В то время как в частной торговле находилось множество путей для обхода закона о максимуме, в промышленности, где проводились реквизиции, уклониться от закона было труднее. До весны 1794 г. правом реквизиции пользовались власти дистриктов, муниципалитетов. В плювиозе II года Конвент принял декрет, по которому только центральные власти — Комитет общественного спасения, Комиссия продовольствия и снабжения, а после ее роспуска Комиссия торговли и снабжения могли осуществлять реквизиции промышленных предприятий. Лишение местной администрации права проводить реквизиции сократило их число. Однако правительство, сохранив за собой реквизиционное право, широко им пользовалось. Чтобы поддержать устойчивые цены на готовую продукцию, оно прилагает огромные усилия по обеспечению фабрикантов сырьем по-средством реквизиций, производимых Комитетом по расценкам максимума. Распоряжения Комитета, Центральной комиссии про довольствия, а затем Комиссии торговли и снабжения раскрывают эту сторону деятельности якобинского Конвента. Ежедневно на заседаниях Комитета и его Комиссий по докладам Комиссии вооружения и пороха, администрации по экипировке и снабжению обмундированием армии, а также на основе петиций, исходящих от местных властей, принимались решения о реквизициях сырья различных промышленных товаров.

Революционное правительство не ограничилось только контролем над промышленностью и снабжением сырьем предпринимателей. Оно национализировало некоторые заводы, а сборка ружей, пистолетов была национализирована полностью. Убежденный сторонник частной инициативы Л.Карно все же был вынужден признать, правда, с большими оговорками, целесообразность этих шагов правительства В сентябре 1793 г. он писал Лежандру по поводу национализации ружейных мастерских: «Вы говорите, что не одобряете национальные предприятия… Мы так поступаем не потому, что это источник большого процветания, а чтобы избежать воровства. Если бы не воровство и хищение, мы бы очень скоро покончили с национальными мастерскими»1.

Парижские национальные оружейные мастерские превратились в главный аресенал республики. Признавая широкое распространение национальных мануфактур, Карно отмечал «Центром национальных мастерских является Париж, но от него отходят ответвления во все части республики Сырье и заготовки прибывают из всех департаментов»2.

Поборником расширения частного промышленного капитала выступал Л.Карно. Крупный военный деятель, прославившийся организацией обороны республики, он вначале занимал место в Конвенте среди Равнины и в борьбе Горы и Жиронды поддерживал последнюю. Подобно Ж.Камбону и Р.Ленде, Л.Карно был представителем крупной буржуазии, покинувшей Жиронду после того, как выявилась ее неспособность добиться решающих успехов в войне, и опасавшейся в связи с этим поражения республики. Считая жесткие меры необходимыми для отражения наступления коалиции,

Карно перешел на сторону якобинцев, но его идеалы общественной жизни остались близкими к жирондистским. В разнородном якобинском блоке общее руководство социально экономической политикой принадлежало, бесспорно, робеспьеристам, но то обстоятельство, что непосредственно политическая власть находилась также в руках умеренных монтаньяров, таких, как Л.Карно, Ж.Камбон, Р.Ленде, не разделявших программы робеспьеристов, отчасти объясняет внутреннюю противоречивость социального курса якобинской диктатуры1. Карно старался не допустить национализации мануфактур. Особенно он противился передаче в руки нации промышленных

предприятии. По его инициативе Комитет отверг просьбу дистрикта Отен, где были расположены заводы Крезо, о национализации этого крупнейшего металлургического центра «Интересы республики и самого предприятия, — утверждал Карно в ответном письме администрации дистрикта Отен, — требуют мер, обратных предложенным Комитет будет руководствоваться лишь единственным принципом в этом отношении. Ни одно промышленное предприятие не должно содержаться за счет республики, необходимо, чтобы все были сданы в аренду»2. Правительство отказалось национализировать пошивочные мастерские Монтобана и не дало согласия на организацию национальных мануфактур в Лионе Комитет отменил постановление местных властей о национализации плавильных печей в Эндре, в Альби и Сен-Жюери3. Однако ограничительная тенденция ясно проступает в политике Комитета по отношению к промышленникам. Преследуя цель

подчинить производство потребностям защиты республики от неприятельских армий, правительство регламентирует работу заводов, реквизирует готовую продукцию по твердым ценам, сдерживая стеснительными мерами свободу предпринимательства.

Однако, несмотря на кажущееся благополучие тех отраслей, в восстановлении которых нуждалась республика, вся система регулирования задевала интересы собственников. Распределение государством сырья по низким ценам максимума не окупали потери фабрикантов, поскольку прибыль, которую они могли бы получить, сильно урезалась и ограничивалась реквизициями и максимумом.

Владельцы мануфактур с враждебностью относились к максимуму, реквизициям еще и потому, что государство не обеспечивало их сырьем в достаточном количестве. Недостаток сырья был одной из причин спада производства во многих отраслях промышленности86.

Таким образом, в целом положение в промышленности было неустойчивым. Там, где отдельные предприятия как будто бы достигли известного прогресса и где существовали наиболее благо приятные условия для производства, революционное законодательство не позволяло фабрикантам довести его до желаемых размеров. Хотя максимум и реквизиции являлись причиной стесненного положения части промышленности, но лишь вмешательство правительства в экономику приостановило кризис, обострившийся к лету 1793 г. Только принуждением, с помощью реквизиций и террора, правительство добивалось исполнения максимума. Пусть реквизиции, даже будучи многочисленными, не могли охватить целиком всю промышленность, но их проведение имело решающее значение для республики.

Пока существовало революционное правительство, оно сдерживало падение курса бумажных денег. В августе 1793 ассигнаты составляли 22% своей номинальной стоимости. После введения в сентябре максимума к декабрю они поднялись до 48% стоимости. С января 1794 г ассигнаты падали в цене сравнительно медленно в январе стоили 40% стоимости, в марте—апреле — 36, в июле — 31%1. Цены, несмотря на развитие подпольной торговли, поднимались медленно2. В условиях экономической свободы невозможно было бороться с инфляцией, усугубляемой военным временем. Падение курса бумажных денег привело к повсеместному исчезновению сырья и товаров широкого потребления, ибо производители отказывались продавать их за ассигнаты. Революционное правительство прибегло к политике регулирования экономики под давлением исключительной обстановки, в которой оказалась республика. Отрезанная от внешнего мира коалицией враждебных держав и потому рассчитывающая лишь на собственные ресурсы страна во главе с якобинским руководством в силу обстоятельств должна была пойти на контроль основных сфер экономической деятельности. Максимум и реквизиции зерна, регламентация торговли продуктами питания, введение карточек на хлеб в Париже и других крупных городах, а в ряде мест на сахар, мясо и другие продукты смягчили продовольственный кризис. После бунтов весной 1793 г. в связи с резким подорожанием бакалейных товаров до осени 1794 г. не возникало крупных продовольственных волнении1. Принудительные меры якобинской диктатуры спасли армию республики, сражавшуюся на границах. Они разрешили проблему обеспечения ее продовольствием, вооружением, экипировкой. Именно благодаря системе регламентации промышленность могла удовлетворять потребности национальной обороны С одной стороны, ослабив систему регулирования в вантозе II года, правительство не отказалось от контроля производителей посредством нормирования цен и распределения материальных ресурсов страны, а также национализации части отраслей промышленности, поставленных на службу национальной защиты. С другой стороны, поощряя в известной мере частную инициативу, оно неизбежно еще больше возбуждало желание торгово-промышленной буржуазии избавиться от государственного вмешательства в экономику. Позиции собственнических слоев укреплялись в результате

подавления якобинцами стачек городских и сельскохозяйственных рабочих, протестовавших против установления твердых ставок, которые уменьшали в несколько раз их реальную зарплату. В последние месяцы якобинской диктатуры рабочий люд открыто выражал недовольство максимумом зарплаты. Антирабочая политика якобинцев вызывала отход от них плебейских элементов города и деревни. Следовательно, влияние «плебейского натиска» на якобинское правительство весной— летом II года ослабело.

Враждебность буржуазии к государственному регулированию экономики усиливалась социальным характером этой политики. Всеобщий максимум, на котором она покоилась, содержал в себе новое понимание массами собственности. Ведь якобинцы ввели максимум, руководствуясь не только соображениями государственной экономии, но и учитывая уравнительные требования широких слоев населения, выражавшие смутные устремления масс к социальному переустройству общества на более справедливых началах. После термидора Камбон характеризовал годы революции как время, «когда беспрестанно повторяли, что собственность не что иное, как право пользования»1.

Острие политики регламентации II года было направлено против имущей буржуазии. Несмотря на колебания и отступления, характерные для политики революционного правительства по отношению к верхушке буржуазии, его экономическая политика находилась в непримиримом противоречии с ее интересами. Установленные во II году максимальные цены лишали буржуазию права свободного владения имуществом, нарушая тем самым незыблемость принципа частной собственности. Реквизиции, уничтожив свободу конкуренции, мешали накоплению капиталов. Этот аспект социального законодательства якобинцев обусловил качественно новый этап, когда революция вышла за пределы «непосредственных, ближайших, созревших уже вполне буржуазных целей»2. P.Левассер писал в воспоминаниях, что «в памяти буржуазии революционная эпоха запечатлелась как время господства максимума и принудительных займов»3. Властное вмешательство якобинской диктатуры в свободное распоряжение собственностью направило революцию не только против феодальных классов, но и верхов буржуазии, в значительной степени отстранив их от политического и экономического руководства республикой. Ограничительная политика якобинской власти по отношению к имущим слоям неизбежно порождала их растущее сопротивление. Буржуазия чувствовала, что отражение республиканской армией летом II года внутренней и внешней опасности упрочило новое право собственности, и тем настоятельнее добивалась свободного и открытого владения своим достоянием. Недовольство деловой буржуазии принудительными мероприятиями якобинцев все заметнее проявлялось в Комитете земледелия и торговли Конвента. На его заседании в январе Госсман, возглавлявший Комитет, критиковал максимум, утверждая, что он наносит вред торговле и промышленности. Он призвал к возвращению к полной свободе в торговых и промышленных делах1. При обсуждении в июле в Комитете проекта закона о восстановлении в Лионе торговли и промышленности, изготавливающей предметы роскоши, председатель Вилле высказался против каких-либо ограничений этой отрасли, заявив, что «свобода является душой торговли, без которой она погибнет»100. Не решаясь прямо отклонить статьи проекта, регламентирующие продукцию и численность рабочих на каждом предприятии, он, однако, откровенно признал, что считает их препятствием для развития промышленности по изготовлению изделий роскоши, принесшей Лиону мировую славу. Крупная торговая буржуазия протестовала против правительственного контроля над внешней торговлей. Коммерческое агентство в Бордо, возглавляемое негоциантом Грамоном, сообщало в Комитет общественного спасения, что революционное законодательство не позволяет развиваться внешней торговле Купцы несут до 50% денежных потерь, выплачивая правительству в звонкой монете две трети выручки. Необходимость обращаться за разрешением об экспорте в Комитет и, как следствие этого, медлительность торговых операции раздражали купцов. В крупных морских портах негоцианты еще в термидоре II года не экспортировали все те товары, о которых шла речь в постановлении от 23 вантоза Бордоские купцы до декабря 1794 г дали аванс государству за право экспорта товаров всего на 5,3 млн ливров вместо предполагаемых по декрету 23 вантоза 20 млн.

Наиболее динамичную часть собственников представляла новая буржуазия, разбогатевшая в годы революции на спекуляциях товарами и ассигнатами, на поставках в армию, а также на покупке и перепродаже национальных имуществ

Термидорианский переворот, совершенный в интересах буржуазии, положил конец управляемой экономике якобинцев Хотя формально всеобщий максимум был отменен 4 нивоза III года (24 декабря 1794 г.), но судьба его была решена 9 термидора. В этот день потерпело неудачу восстание Парижской коммуны, поднятое робеспьеристами, и власть перешла к термидорианской буржуазии, сразу же начавшей наступление на демократическое законодательство якобинской республики. Крайняя неясность, запутанность политической обстановки в первое время после победы термидорианцев не могли надолго скрыть истинный смысл случившегося. Все больше прояснялась основная цель термидорианцев — возродить социальное и экономическое превосходство крупных собственников позднее их назовут «нотаблями». Через год это отчетливо прозвучит в речи Буасси д’Англа, заседавшего в Конвенте среди Равнины, по поводу проекта термидорианской конституции, обсуждавшегося в Конвенте 5 мессидора III года (23 июня 1795 г.): «Вы должны наконец гарантировать собственность богатых, — скажет он, — В стране, управляемой собственниками, царит социальный порядок, а та страна, где управляют люди, не имеющие собственности, находится в первобытном со стоянии. Если вы предоставите неограниченные политические права людям, не имеющим собственности они установят таксацию, гибельную для торговли и промышленности» 1. Буржуазия выступила против якобинской республики, ущемлявшей ее в правах и доходах, чтобы восстановить господство «нотаблей», гарантировавшее ей власть и полную экономическую свободу.

2 июня 1793 г. правительство жирондистов было свергнуто якобинцами. 3 июня 1793 г. якобинский Конвент принял закон о льготной продаже крестьянам земель, конфискованных у короля, дворян-роялистов и церкви. Законом от 17июня 1793г. были безвозмездно ликвидированы все феодальные земельные права и платежи.

Освобождение крестьян от феодальных повинностей, распродажа национальных земельных фондов, раздел общинных земель привели к появлению в деревне многочисленного класса мелких земельных собственников, составивших оплот нового буржуазного строя во Франции.

Декларация прав человека и гражданина 1793 г. воспроизводила основные положения Декларации 1789 г., но отличалась большим демократизмом, более радикальным, в духе Руссо, подходом к проблеме политических свобод и прав. Декларация начинается с заявления о том, что «целью общества является общее счастье», поэтому правительство должно обеспечивать человеку пользование его естественными и неотъемлемыми правами, к числу которых были отнесены: равенство, свобода, безопасность и собственность. Якобинцы признавали юридическое равенство в полном объеме, деление граждан на активных и пассивных отвергалось. Провозглашался более широкий круг демократических свобод: свобода печати, слова, собраний; свобода совести; свобода заниматься каким угодно трудом: земледелием, промыслом, торговлей; право подавать петиции представителям государственной власти; обязанностью общества объявлялось обеспечение средств существования лицам, неспособным к труду; запрещалось рабство и все виды феодальной зависимости; закон определялся как выражение общей воли народа. Вместо понятий «нация» и «суверенитет нации» Декларация вводила понятие «народ» и «суверенитет народа».

По Конституции 1793 г. Франция была провозглашена республикой. Высшим органом законодательной власти объявлялся Законодательный корпус (Национальный конвент).

Избирательными правами были наделены все граждане от 21 года, имущественный ценз отменен.

Обсуждение и утверждение законов объявлено делом народа: принятый Собранием законопроект рассылался всем первичным собраниям, которые образовались на местах (в коммунах) в составе 200–600 граждан. Если спустя 40 дней после рассылки проект получает одобрение большинства собраний, он становится законом.

Непосредственное управление вручалось Исполнительному совету. Собрание выборщиков каждого департамента назначало в Исполнительный совет по одному кандидату. Однако важнейшие положения конституции носили формальный характер.

Постепенно складывался механизм якобинской диктатуры. Реальная власть сосредоточилась в руках чрезвычайных органов, созданных при конвенте: Комитет общественного спасения (фактическое правительство революционной Франции); Комитет общественной безопасности (руководил борьбой с внутренней контрреволюцией, имел право ареста всех лиц, подозреваемых во враждебных отношениях к якобинской республике, направлял деятельность местных органов безопасности и, в частности, наблюдательных комитетов); специальные комиссии во главе со специальными комиссарами Конвента, наделенными чрезвычайными полномочиями. Под их руководством проводились мероприятия по повышению боеспособности армии, ликвидации мятежей, обеспечению страны продовольствием и т.д. Часто комиссары брали на себя фактическое командование отдельными армиями.

В марте 1793 г. был учрежден Революционный трибунал для борьбы с контрреволюционерами. В июне 1794 г. он получил право выносить обвинительные приговоры без заслушивания свидетелей и исследования доказательств на основе нравственного убеждения судей; защита устранялась.

С работой судебных учреждений была тесно связана деятельность национальных агентов. Им вменялось в обязанность требовать исполнения законов и доносить о небрежности должностных лиц, проявленной при применении закона.

Крайности якобинской диктатуры не отвечали интересам буржуазии. 27 июля 1794 г. якобинская диктатура в результате переворота пала.